Самая прекрасная земля на свете - Грейс Макклин Страница 29

«Что?» — сказал Бог.

— Ну, не знаю! — сказала я. Мне сделалось жарко. — Я сама не знаю, почему я так сказала.

Мне не хотелось больше говорить с Богом, не хотелось сидеть в своей комнате, стало страшно, что на меня сейчас опять опустится туча, как в тот день, когда я сотворила снег. Я пошла к двери, но, когда дошла, поняла, что не могу выйти, и снова села. Через минуту я снова подошла к двери и на этот раз вышла на лестницу.

Спустилась до середины и закричала.

В прихожей маячила какая-то фигура. Она развернулась, и папин голос сказал:

— Да что там…

— Ты меня напугал.

— Что ты здесь делаешь?

— Ничего. Я… просто мне не хотелось быть у себя.

Он снова повернулся к входной двери. Когда лунный свет падал ему на затылок, он казался мальчишкой.

Я не могла понять, почему он стоит в прихожей, и поэтому сказала:

— У тебя что-то случилось?

— Нет.

Тут мне вдруг захотелось ему что-нибудь сказать, просто страшно захотелось, но я не знала что.

— Не переживай из-за мальчишек, — сказала я.

— Я не переживаю! — Он повернулся, и глаза его сверкнули.

— Вот и хорошо, — сказала я. — Я так, проверяю.

— Все это пустяки.

— Конечно.

— Сегодня они всяко больше не вернутся. — Он громко шмыгнул носом, засунул руки в карманы — все, мол, в полном порядке, — но никуда не ушел.

Я сказала:

— Так правда ничего не случилось?

— Ничего! Это ты чего-то распсиховалась! Тебе давно пора спать. Ты о чем думаешь?

— Не знаю.

— Тогда живо в кровать.

— Ладно.

Через некоторое время мальчишки вернулись. Я слышала, как папа вышел на улицу. Он стоял там, а они ездили кругами, обзывались и плевали в него.

Наконец он вернулся. Я слышала, как он раздвинул шторы в передней комнате, видела, как на дорогу пролился свет. Услышала скрип — значит, папа сел на один из плетеных стульев. Я не понимала, что он делает. А потом услышала, как он свистит, и поняла, что он думает хорошие мысли. Мальчишки еще немного поболтались поблизости, а потом ушли.

Папа говорит — нельзя недооценивать силы наших мыслей и того, как они нам могут помочь. Он говорит, что достаточно Одной Хорошей Мысли — и день прожит не зря. У меня хороших мыслей даже несколько. Вот только некоторые из них:

1) скоро настанет конец света

2) все на самом деле довольно маленькое

3) я — в Красе Земель, и у меня замечательный день.

Последняя мысль — самая лучшая из всех.

Я очень надеюсь, что в Красе Земель останутся кое-какие вещи из этого мира, потому что я их очень люблю. Если собрать все мои любимые вещи в один день, это будет самый замечательный день, и выглядеть он будет так.

Во-первых, там будем папа, мама и я. Я знаю, что мама будет с нами в Красе Земель, потому что Бог обещал воскресить из мертвых тех, кто по-настоящему верил, а мама мертва, но уж если кто и верил, так это она. В общине и сейчас иногда про нее говорят: о том, какой она подала всем пример, о том, как она умерла, как она веровала в спасение. Маргарет по-прежнему носит платье, которое для нее сшила мама, а у Джози есть связанный мамой платок.

Я много раз пыталась представить себе, как я встречаюсь с мамой, но ничего толком не выходит. Например, я знаю, что у нее были каштановые волосы и глаза как у меня. Я знаю, что она часто улыбалась, потому что она улыбается почти на всех фотографиях. Я знаю, что она любила рукоделье. А вот дальше приходится полагаться на воображение.

Мой самый замечательный день будет одним из тех дней, когда просыпаешься при ярком свете солнца и тебе ничего не нужно делать, а времени на всякие дела — сколько хочешь. Такой день, похожий на мыльный пузырь, проплывающий мимо твоего окна. А ты подставляешь руку, и он садится прямо на ладонь, и свет играет в нем, как оно водится, так что на вид все так: поверхность пузыря кружится, а внутри он стоит на месте.

День начнется с того, что мы с мамой и папой сядем завтракать, и за завтраком я все-все расскажу маме о своей жизни в этом мире, как я всегда мечтала ее увидеть, а она расскажет мне, каково это — быть мертвой, и еще как она мечтала увидеть меня. Потом я покажу ей все те вещи, которые сделала из вещей, оставшихся после нее, а она будет качать головой, будто бы с недоверием, а потом обнимет меня, и все мы пойдем на улицу.

Это будет один из тех дней, когда все сияет и весь мир состоит из подвижных кусочков света. Теплый воздух будет пахнуть летом, а над изгородями повсюду будут купырь и бабочки. А еще там будут глазастые одуванчики, и мошки, и стрекозы — они будут носиться и вдруг застывать в воздухе. Там будет поле, спускающееся к реке, трава на нем будет такой длинной, что ее придется раздвигать руками, кое-где цветы и несколько деревьев, а вдалеке, наверное, будет море. Мама возьмет меня за одну руку, а папа возьмет за другую, и будет трудно поверить, что это происходит на самом деле, потому что я столько раз это воображала, но поверить придется, потому что ведь это будет правдой.

Мы пойдем гулять по полям. Там будет много всякой разной травы, трава будет забираться в ботинки, под брючины, в носки. И еще там будет лохматый пес, одно ухо торчком, другое висит, он будет прыгать перед нами. Будет убегать вперед, и в этот самый замечательный из всех дней я смогу свистом приманивать его обратно.

Но папа не любит собак, он говорит, что они — переносчики микробов, так что к нему мы пса не подпустим.

А потом мама укажет вперед, и там впереди будут карусели и музыка. Но папа не любит карусели и вообще не любит аттракционы, потому что на них опасно и это Бессмысленная Трата Денег, поэтому мы с мамой поедем кататься вдвоем.

Мы прокатимся на машинке по автодрому, спустимся с американской горки. А потом мы вернемся домой, и на ужин будет рыба в панировке с жареной картошкой, картофельные ломтики будут пышными и хрустящими, а рыба будет распадаться на сочные кусочки, а панировка будет хрустеть, а потом из-под нее будет вытекать сок, и мы с мамой будем есть прямо руками. Но папа не любит рыбу с картошкой, так что ему мы, наверное, дадим горькой зелени или чего-нибудь в таком роде.

А еще там будет телевизор. Да, в раю ему вроде как не место, но я люблю телевизор. Папа говорит, что от телевизора размягчаются мозги, но ему совершенно не обязательно его смотреть, будем смотреть мы с мамой, в цыганской кибитке, которая станет нашим домом, будем смотреть, закутавшись в одеяла, а снаружи будет потрескивать огонь, и сосиски будут жариться на палочках, и мы будем пить горячий черносмородиновый морс. Ах да, я забыла самое главное! Это случится еще раньше: там будет настоящий большой воздушный шар, с корзиной.