Великая страна - Леонид Костюков Страница 29

Она решила не доверять рецепторам и разработать методику отличия действительности от сна. После семиминутных раздумий она вывела следующее: сам по себе интерьер ее мало интересует, настоящий он или воображаемый. Люди же должны быть рассортированы по вероятности попадания в данный отель. Говоря проще, стюард, бармен, Майк с Катариной считаются настоящими, а остальные гости, особенно русские, — внутримозговыми.

Мэгги осталась довольна, если не восхищена своей логичностью и уснула с улыбкой на устах.

Она проснулась от громкого шепота, который, как известно, включает в нас допотопные механизмы тревоги и будит вернее крика.

— Как думаешь, она справится?

— В ней мало сора. Пламя только осветит ее.

Мэгги узнала голоса Майка и Катарины и, согласно своим принципам, вынуждена была признать, что их визит происходит в действительности.

— А что бы значила эта болезнь?

— А ничего. Человек он и есть человек. Постоянно барахлит.

— В пиковую минуту не время барахлить.

— В пиковую минуту она сработает.

Мэгги хотела вставить, что в пиковую минуту развалится в куски, но тут ее сморил тяжелый сон.

Следующий ее визитер был бесплотен откровенно и вызывающе. Сквозь него Мэгги видела даже узор на обоях, но нечетко, как сквозь дым от плохих папирос.

— Убирайся из моей тачки, — грубо сказал Давид Гуренко, потому что это был, конечно, он.

Мэгги обдумала длинный убедительный ответ, но ее язык отреагировал быстро и ясно:

— Отвали, придурок.

Давид почему-то ужасно обрадовался.

— Смотри, до чего я дожил, — обратился он к Мэгги вполне дружелюбно, как бы предлагая ей на время стать независимым свидетелем ситуации, — какая-то сомнительная самка, явившаяся неизвестно откуда, уродует мой костюмчик, а потом, повиливая моей задницей, дрейфует вглубь материка. Не хватало еще, чтобы нас с тобой трахнул тупой американский лох.

— Обязательно устрою это специально ради тебя. А насчет костюмчика, так это еще глубокий вопрос, кто его изуродовал.

— Давай договоримся.

— Знаешь, мне практически не с кем договариваться.

— Как я ненавижу американское хамство! Пошути еще в голливудском ключе, типа — ты выселен за неуплату или твой договор не продлен. Господи! С кем я говорю?! Кому что-то доказываю?

— Ну и отвали. Мне надо одеться, а я тебя стесняюсь.

— Ты, сволочь такая, меня стесняешься?! Расскажи это своему психоаналитику, только захвати с собой смирительную рубашку. Ты понимаешь хоть, кто я и кто ты?

— Конечно, Додик, дорогой.

— Ну. — Я заслуженный федеральный агент, а ты — несущественный симптом моей легкой болезни.

От такой наглости Давид Гуренко разинул конус рта и постепенно втянулся туда, как дымок в форточку.

За этим визитом последовал потный выздоровительный сон, а потом пробуждение посреди долгой ночи, практически в темноте. На стул возле постели Мэгги было что-то навалено. Мэгги потянулась и включила лампочку. Это что-то оказалось лысым мужчиной, почему-то сидевшим спиной. Потом Мэгги подумала о правилах игры в американский футбол. Потом снова заинтересовалась своим гостем — тот сидел, хоть и головой назад, но жилеткой и коленями вперед. Мэгги сперва решила, что это просто глюк, а потом присмотрелась к лысине и обнаружила на ней какие-никакие лицевые принадлежности.

— Смити! Иисус! Откуда ты здесь?

Смит кривовато усмехнулся.

— Два варианта, девушка моей мечты. То ли из Нью-Йорка, то ли из подсознания. Оставим этот щекотливый вопрос открытым. Если бы я был воображаемым Смитом и хотел казаться воображаемым Смитом, я бы, конечно, вывернулся наизнанку или размазался по потолку, чтобы это доказать. Но это, заметь, дорогая Мэгги, лишь один вариант из четырех. А доказывать свою подлинность — дерьмовое дело. У одной моей знакомой старушки на Пятьдесят Третьей жила белка в колесе. Так знаешь, Мэгги, эта белка за три года добросовестного бега не добралась даже до Пятьдесят Четвертой. Ты видишь?

Мэгги важно кивнула.

— Давай сделаем так, русская золотая рыбка. Я сообщу тебе некоторые сведения, а ты, в зависимости от кровяного давления в мозгу, посчитаешь их своим бредом или моим. А потом распишешься в получении — и я отвалю, а ты выспишься и встанешь, как авокадо.

— Смит, а можно один вопрос?

— Если насчет того, как ты выглядишь, то можно. Ты выглядишь превосходно. Болезнь добавила тебе романтичности. Румянец на твоих щеках подобен заре в последней рекламе стирального порошка, а это уж, поверь мне, отменно чистая заря. Твоя грудь… скажем больше — твои две груди…

— Смити, слегка не о том. Скажи откровенно, ты не русский агент?

Смит искренне рассмеялся и долго не мог успокоиться. Наконец слегка посерьезнел.

— Боже, какой идиотский вопрос. Ладно, изволь. Среди моих дальних-дальних этнических корней есть пара русских, причем настоящих славян, язычников. Так что с определенной точки зрения я русский агент, но русский и агент, дорогая Мэгги, отдельно. Твои восхитительные штирлицеподобные наблюдения о моей осведомленности в русско-советском фольклоре наводят тебя на мысль о том, что я жил в СССР. Конечно, жил, и там я звался Кузнецов, но, милая Мэгги, в этот период я уж точно был одноствольным агентом ЦРУ, наводящим мосты в ФБР. Приходилось ли мне получать деньги от русских ведомств? Да, и эти факты есть в моих отчетах. Служу ли я интересам России? Как знать, может быть, и служу, потому что эти интересы загадочны и непредсказуемы, как траектория блохи. Служу ли я примитивным и тупым интересам Америки? Да, если считаю нужным. Что тебя еще интересует? Предпочитаю ли я беляши гамбургерам?

— Не заводись, — кротко сказала Мэгги. — Я так, на всякий случай.

— Насчет меня все неоднозначно, а вот наш с тобой начальник Левинсон оказался русским агентом без оговорок и прочих кавычек. Он триумфально разоблачен не скажу (из скромности) кем, и все его приказы отменены. Тебя он вероломно отослал, потому что боялся, этакий подлец.

— Он сам не знал, зачем меня отсылает.

— И ты поверила дешевому спектаклю? Да это старый трюк номенклатуры, причем интернациональный. Он вручает тебе конверт и грудным голосом сообщает, что и сам не посвящен в детали… да и смысл целого (тут Смит превосходно воспроизвел горестные интонации Левинсона). Ты, сочувствуя старому пердуну, шмыгаешь носом и вскрываешь этот конверт в потайном месте. Там написано: трижды в сутки, в оговоренное в специальной шифровке время, окунать собственный таз в металлический таз со слабым раствором марганцовки. Господи! (думаешь ты) бедный, бедный мой начальник! как, наверное, унизительно было ему читать такое важное и экстравагантное задание и ни слова в нем не понимать! Кто же, интересно, мог мне его поручить? А очевидный ответ — он только что и поручил — проходит мимо твоего хорошенького носика. И ты добросовестно макаешь таз в таз, а он в это время роется в твоей тумбочке. Ты видишь?