Мало ли что говорят... - Татьяна Соломатина Страница 3

Эффект не замедлил сказаться – за неделю мир погрузился в тишину.

Из многочисленного «круга доверия» откликнулась только одна дама, никогда в особо близких подругах не числившаяся. Стоит заметить, что с нею у Сони по сей день неплохие отношения.

Последние в списке, но далеко не последние по значимости – мужчины. Этих в Сониной жизни всегда было как грязи. Грязь, конечно, бывает лечебной, косметической и обыкновенной, но… конец один – смыл и забыл.

К моменту провозглашения декларации независимости: «Все вон!» – и эпизоду «тестирования» Соня даже жила с одним показушником, находящимся под железобетонной плитой… (пардон) железной пятой своей мамочки, но корчившим из себя «крутого мачо». Сонечка и ему написала диссертацию, благо специальности были смежные, пока он валялся на диване, заламывая ручки, и вопил: «Какой идиотизм! Как мне это надоело! Кому это всё надо?!» Однако когда к ним приходили «друзья» (см. предыдущие пункты списка), он бодренько вскакивал, выпивал принесённую друзьями водку и орал на Соню: «Почему у нас нечего жрать?!» – и тащил всех в ночной клуб на дискотеку. На Сонины аргументы типа: «Тебе же завтра третью главу руководителю показывать!» – он, мило улыбаясь, абсолютно справедливо отвечал: «Ну, сколько мы там потанцуем! Часа в два вернёмся, и до утра допишешь». Вот что Соня до сих пор не могла понять – шла ведь. И… дописывала. Странно, почему она не додумалась ещё пирожки к завтраку печь?

Помимо оного периодически или, вернее сказать, регулярно случались разного рода интрижки и «крупные» любовные романы. «Маменькин сынок», зная почти обо всех, практически не реагировал. Достаточно было сказать, что «меня срочно вызывают в роддом», после внеурочного телефонного звонка, и его уже ничего не волновало. Соня его понимала – спутница жизни – эдакая красавица из VIP-сопровождения, «делает карьеру», иногда «зарабатывает деньги» и сама же затаривает холодильник (дура!). При этом он особой щедростью не отличался: каждый скромнее некуда подарок – всегда и только «по поводу» – преподносился им Соне с пугающей помпезностью. Курить при его мамочке было нельзя, а в гости к ней ходить полагалось регулярно. В общем, в один прекрасный день Соня сказала: «Я от тебя ухожу!» – и немедленно покинула помещение, не дав ему опомниться, с одинокой сумочкой через плечо. Придя в сознание, он слез с дивана и начал донимать её телефонными звонками с мольбами и угрозами. И, действительно, за короткий срок успел наделать немало мелких и крупных пакостей. Генетика!

Квартира, где они проживали, принадлежала ему. И в порыве злобы он даже не отдал Сонечке её компьютер и вещи. «Ну и хрен с ними! Куплю. Или закаляться начну, а писать – карандашом на бумаге». Единственной по-настоящему актуальной проблемой был стол, на который можно положить лист бумаги, в той самой кухне той самой квартиры. Её-то у Сони как раз и не было. Мама была вычеркнута первой, поэтому, несмотря на то, что прописана Соня была под «крышей дома своего», путь туда был заказан. И хотя гордость – не порок, а лишь небольшой насморк, она бы всё равно туда не пошла.

Всех ухажёров и эрзац-заменителей разного рода она тоже разогнала.

Позвонила брату в надежде найти пристанище в одном из многочисленных объектов недвижимости, скупленных им по всему городу ещё в начале «развала-передела», – отказал. Они с мамой – «диагносты-клиницисты» с дипломами мехмата университета и факультета «автомобили и автомобильное хозяйство» политеха – поставили Соне «диагноз»: шизофрения. Сказали, что если она разрушает свою жизнь – это её личное дело, и она может отправляться к своим многочисленным «ёбарям», «на помойку» и ко всем чертям, раз уж «хамит» маме и бросила такого «замечательного парня» (к слову сказать, прежде они его терпеть не могли), и вообще – сама дура!

Пришлось приписать в конце списка пункт специально для брата, что первоначально не входило в Сонины планы.

Прокантовавшись недельку в роддоме (в разных отделениях, чтобы не вызывать подозрений), потом пару ночей у той самой подруги, доставившей пачку сигарет и бутылку водки на гипотетический вокзал, она ощутила угрозу вокзала реального. Однако нашлась мизерная, но вполне приемлемая по цене-качеству квартирка в глухомани, где никакие мамочки и их сынки не смогли бы её найти. Там и зажила. Работа, как и прежде, «работалась» без особого воодушевления, но добросовестно, а так называемая «наука» катилась уже по накатанной.

Денег, надо сказать, у Сонечки сразу стало значительно больше. Выяснилось, что непокупка еды – один из самых больших источников материального дохода.

Она работала, много ходила пешком и регулярно выпивала сама с собой на дивиденды с некупленной еды, предаваясь детским мечтам об «иррационально-безупречном мужчине». Но – безо всяких конкретных целей и задач. Коллеги, прознав о холостом статусе, бросились «устраивать» Сонечкину жизнь. И пару раз она даже попадала на свидания. Вернее – на ужины. Кавалеры были галантны, и рестораны выбирались по её вкусу. И не то чтобы мужчины были нехороши. Может, и хороши. Кто их разберёт? Просто хотелось чего-то такого, что представлялось в детстве, летом на Волге, в бабушкином заброшенном саду…

Да-да, не смейтесь! Соне – кандидату медицинских наук, прожжённому цинику и «пожирательнице» мужских сердец – хотелось чего-то, напоминающего запах плова, вкус холодной стали и цвет морской воды на глубине семи метров в конце мая.

Кого-то…

И, можете не верить, но, как только она разогнала всех, кто ей не соответствовал, как только разрушила те самые набившие оскомину и мозоли рамки, с ней случилось самое лучшее, что может произойти с женщиной в этой и во всех последующих жизнях, – Тот Самый Мужчина. Он пришёл, и… – она осталась. Где всегда и была – в старом заброшенном бабушкином саду.

Вас не слишком шокирует тот факт, что они сразу поженились?

* * *

На часах 22.00. Характерный топот. Профессорша появилась на кафедре.

Наталья Борисовна относилась к тем женщинам, которые яростно «делают карьеру». «Феминисткой обыкновенной» назвать её было нельзя, ибо это семя произрастает, как правило, на полях муниципальной номенклатуры. Первую дочь она родила сразу после института. Младенец немедля был отправлен «на деревню дедушке», в смысле – к бабушке в родное село, потому что Александр Георгиевич оставил Наташу при кафедре акушерства и гинекологии и при себе. Вместе с мужем. Таково было её условие.

Муж не особо вникал в дела Наташи и шефа, но и полным идиотом не был, так что кое о чём догадывался. И его это вполне устраивало – пока любимая жена разъезжала с заведующим кафедрой по конференциям и съездам, Вова отрывался по полной программе. Вся разница между мужчинами данной категории, живущими по принципу «удобно-неудобно», состоит в том, что приобретается первым – жена или автомобиль. В зависимости от этого они попадают в разряд пассивных или активных «пользователей» соответственно. В данном случае жена была «приобретена» первой. Не то чтобы красивая, но фигуристая и, главное, донельзя сообразительная – параллельно написала кандидатские себе и супругу.

Наталья Борисовна, будучи дамой отнюдь не глупой, понимала, что рано или поздно шефу надоест, и изо всех сил трудилась на полях науки, не забывая об оврагах администрирования. Она хотела стать незаменимой. Не столько в койке, сколько на кафедре. Немедля вслед за кандидатской была написана докторская. За сверхстремительное, минимально разрешённое ВАКом [4]время она получила звания и должности доцента, а затем и профессора. И сейчас фактически исполняла обязанности заведующего кафедрой, ибо Александр Георгиевич, кроме всего прочего, был ректором этого медицинского вуза.