Меня зовут женщина - Мария Арбатова Страница 3

Наталья Гончарова показывает фокусы, просит задумать слово или рисунок, перенести это на бумагу и отгадывает, в ошибках замечена не была, узнав дату приближающегося дня рождения матушки, Наталья Гончарова готовится к нему.

Наталья Гончарова стояла на Арбате с чучелом крокодила и экологическим плакатом, денег при этом не собирала.

Наталья Гончарова проходит в метро мимо контролера, глядя ему в глаза и не показывая проездного.

Наталья Гончарова богата и приносит продукты из очень дорогих магазинов.

– Твоя любовь к экзотике должна знать разумные пределы, – вздыхал муж, но я уже затащилась на Наталью и, видя, как она нуждается в нашем доме, сокращала дистанцию. В ней было качество, отчетливо влюбляющее меня, она была бескорыстна. Я часто порывала с многолетними подругами, замечая, как из шкурной искры возгорается пламя. Вроде еще те же глаза, та же улыбка, но сквозь них такой пожирающий блеск и плотоядное беспокойство, которые быстро смешают карты, и человек начнет не то писать, не туда ходить, не на то ставить, а там уж и поминай как звали…

В Наталье были совершенно иной блеск и совершенно иное беспокойство. Характеристика личности начинается с уяснения ее потребностей. Я не могла уяснить Натальиных потребностей, но то, что я чувствовала в ней, меня не отталкивало.

Мне пришло в голову подарить ей замученный лежанием в саду экземпляр немецко-цветаевской повести о Наталье Гончаровой.

– Еще одна Гончарова? – удивилась Наталья. – Но это неинтеллигентно, это – глупый плагиат. По-немецки читать не люблю. Знаете, госпожа Мария, я с детства ненавижу все эти: «Morgen, morgen, nur niht houte!» – пропела она именно тот стишок, которым меня доставали в нежном возрасте.

Ударили морозы, и Наталья стала появляться в видавшей виды цигейковой шубе. Шуба была не по росту, и Наталья Гончарова выглядела совсем как мы в совковом детстве, когда тяжеленная маловатая цигейковая шуба и точно такая же бесформенная шапка были залогом зимнего гулянья.

– Я выгляжу экзотично, но мадам Дина силой надела это на меня. В Новой Зеландии я не привыкла носить такие тяжелые вещи и чувствую себя, как черепаха, ненавидящая панцирь. Кстати, я считаю черепах более высокоорганизованными существами, чем крысы, – сообщала Наталья.

В руках ее на смену сумке пришел пакет, содержимое которого она демонстрировала. В пакете жили ключ, разбросанные небольшие российские рубли и доллары, расческа. Из чрезвычайных вещей появлялись дорогущий сундучок с кодовым замком и загадочным назначением; дискеты, каждый раз не желающие совмещаться с нашим компьютером, а потому так ни в чем не признавшиеся; дефицитные импортные лекарства, благотворительно несомые кому-то, и разнообразная печатная продукция в виде проспектов, приглашений и документов с предельно престижных и предельно разнообразных мероприятий.

Наталью интересовало все, и практически на все темы она годилась порассуждать в нахватанной парадоксальной манере. Только такой зануда, как мой муж Олег, не нашел в ней ничего любопытного. Ее речь была убедительна той убедительностью, которая задается своеобразием сопоставлений, архитектурой рассуждения и ритмом. Убеждала не фригидная логика, а магия слов. У нее не было границ языка, она пользовалась языком, как пользуется действительностью постмодернист, создавая изобразительное произведение. У нее не было границ языка, потому что у нее не было границ мира.

– Она все время научничает, но для такого рода рассуждений необходим научный аппарат. Наука – это ритуал, он не работает без ссылок, без отталкивания от последних достижений и культуры дискуссии, – настаивал муж.

– Роль, которую играл прежде шаман, принадлежит нынче научному эксперту! – ехидно цитировала я.

– Совершенно верно, – отвечал муж. – Ты утоляешь тоску по шаману Натальей Гончаровой, имеешь право. Но при чем тут я?

На день рождения моей матушки Наталья пришла с таким торжественно-возвышенным лицом, будто это молебен во спасение человечества или вручение государственных премий.

– Я первый раз в вашей стране на дне рождения, госпожа Людмила, – сказала она, как обычно, чуточку виновато. Сняла платок и рассыпала по плечам черные густые прямые новозеландские волосы. Собственно, для того чтобы быть красавицей, ей не хватало только пары размеров бюста, смягченной пластики и сознания своей привлекательности. Но Наталья Гончарова к собственной женственности собственным интеллектом не обращалась, она жила мимо нее.

– Обожаю быть свахой, – заехала я на эту территорию. – У меня есть для вас женихи.

– Я рождена для другого предназначенья, – сурово ответила Наталья. – Я не могу принадлежать мужчине, потому что я принадлежу всему человечеству.

Она принесла в подарок кожаный кошелек, внутри которого сидел плоский будильник. Попытки заставить его звенеть не удались ни одному из присутствующих пяти технически одаренных мужчин.

– Ужасно, – залилась краской Наталья. – Видимо, он испортился при перелете из Новой Зеландии. Только человек может выдержать почти тридцатичасовой перелет, техника ломается! Я чувствую себя такой виноватой… Я испортила всем праздник.

Чтобы отвлечь ее, я достала красочный проспект на английском, приглашающий меня на тусовку австралийских писательниц.

– Это очень хорошая поездка, – сказала Наталья, подробно прочитав его. – Я возьму проспект с собой и позвоню в аэропорт, чтобы подобрать вам самый удобный рейс. Многие, особенно мужчины, предпочитают делать остановку в слаборазвитых странах с дешевыми борделями. Я не советую этого, без ориентирующегося спутника вас обманут и обкрадут прямо в аэропорту.

– Тридцатичасовой перелет, это ужас, – застонала я.

– Да, госпожа Мария, пожалуй, для Австралии сейчас не сезон, давайте лучше проведем фестиваль в Англии, я так соскучилась по Лондону, – сказала Наталья. – У вас ведь есть пьеса с экологической тематикой?

– Да. У меня есть пьеса «Семинар у моря» об интеллигенции, собирающейся на семинар в момент чернобыльской аварии. Она однажды исполнялась на фестивале и не имела больше никакой театральной судьбы, – призналась я.

– Отлично. Вы хотите, чтоб пьесу ставил русский или английский режиссер?

– Конечно, русский. Английскому слишком много придется объяснять.

– Мы сделаем фестиваль «Русские за экологию», только одного спектакля будет маловато. Можно попросить господина Александра, чтобы капелла, в которой он работает, также приняла участие с какими-нибудь экологическими произведениями.

– У нас нет таких произведений. Разве что «Я пойду, пойду погуляю, белую березу заломаю», – хихикнула я.

– Это вполне подходит. Еще мы сделаем семинар по русской политике, его проведет господин Олег. Я уверена, что у нас все получится, я завтра же дам факс своей подруге в английский фонд, поддерживающий подобные проекты.

Через неделю Наталья принесла факс от подруги из Лондона, та была в полном восторге от идеи фестиваля и начала искать под него деньги. Мы не поверили, потребовали подтверждения от руководителя фонда. Получили. Считать, что ночами Наталья Гончарова летает в Лондон, чтобы давать фальшивые факсы, мы не решились. Дело застопорилось из-за другого. Все экземпляры пьесы «Семинар у моря» исчезли мистическим образом.