Список Магницкого, или Дети во сне не умирают - Александр Филатов Страница 3

25.05.09

У О. В. с утреца повесился больной Масаев. Спина распростертого хладного трупа его явилась моим заспанным очам в разверстых дверях каменного мешка Кошкиного дома. Бурый кал ромбиком торчал меж робко волосатых ягодиц. Уж не его ли материла вчера медсестра Любовь Станиславовна на утреннем обходе? Не ему ли обещала веревку? Ему хватило простыни… Днем труп подвинули к стене. Накрыли простыней. Ожидали труповозки. Я – в головах, зэк-санитар с сигаретой в зубах – в ногах мертвого рассуждали о статистике больницы. Объявляли один суицид в квартал, а тут каждый месяц. Чудовищное опережение графика.

03.06.09

Вчера больную Федотову возили в суд. Муж ухитрился поцелуем передать пакетик с метадоном изо рта в рот. Ночью Федотова (23 года, второй раз замужем) то ли укололась, то ли нанюхалась самого известного средства, изобретенного человечеством для лечения опиатной наркомании.

Позже больная Балкина констатировала: «Бог за жадность наказал Федотову передозом. Надо было подруг угостить, а не накрывшись одеялом жрать метадон жором». Психдевчонки набросились на эгоистичную Федотову, пытаясь силой заставить поделиться кайфом. С полным метадона ртом, хрипя «Не дам!», Федотова отбрыкивалась ногами.

Пока у Федотовой чейн-стокс (предсмертное прерывистое дыхание), я отдавал путаные, не всегда верные указания. Бешено листал справочник. По собственному признанию, Шарко ошибался и через тридцать лет практики. Укол кордиамина под язык несколько выровнял дыхание. На реанимационной карете приехали умники. Перед ними мы, кошкиндомовцы, всегда снимаем шляпы. Поставили капельницу в надключичную вену – мы «капали» в вену тыла стопы (спасая организм, у наркоманов вены прячутся). Возможно, Федотова спасена. Возможно, ей полегчало перед смертью. Федотову повезли в Склиф.

Наша первостатейная матерщинница Любовь Станиславовна по неосторожности уколола палец той же иглой, которой делала инъекции гепатитной Федотовой. Бог шельму метит!

В тот же день начмед Крабов, клон Гиммлера (в таких же очках на утомленном, как у шефа СС, бескровном лице), визгливо орал на меня, требуя хоть из-под земли достать Элтона. Тот убежал на встречу с адвокатом врача-убийцы Козлиева (старпер-симулянт), а надо было сниматься для ТВ Лубянки. Есть и такое.

Некой «блатной» дочке высокопоставленного сотрудника ФСИНа, обучающейся во ВГИКе, надо сдать видеореферат.

Своей темой будущая режиссерша по совету папы выбрала тюрьму.

Рядом с ней, хорошо одетой, попроще – оператор и важняк в дорогом пиджаке. Крабова просят в кадр. На фоне наших решеток он вещает, как благостно устроен Кошкин дом. Брильянт Бутырки!

Медсестру Любовь Станиславовну Крабов отрывает от раскладки таблеток. «Потом разложишь!.. Расскажи телевидению, как трудно, но хорошо мы здесь работаем!» Создатели фильма были довольны.

Вспоминаю выходные: 29–31.05.09

Летал в Волгоград на двадцатипятилетие окончания института: «И скучно, и грустно, и некому руку подать». Отмечали в ресторане «Волгоград» – центр города, рядом с институтом. Одногруппники полысели, постарели. Сидим за одним столом, а говорить не о чем. Треть выпуска уже в могиле. Пока живые – чавкают и не умеют пользоваться ножом. Уходя, берем со стола оставшиеся бутылки водки. Прощальный взгляд: пьяный декан (он каждую встречу выпускников так) дирижирует фонограммой и танцующими со сцены. Человеку, который всегда стремился стать моим другом, я у него остановился, неврологу Н. Н. Соколову (зарплата 12 тыс., у жены, библиотекаря, 3,5 тыс., двое детей) оплатил сауну и проститутку (два часа – 2 тыс. 400 руб.). Так я «проставился» за то, что крутой – живу в Москве.

04.06.09

В конце рабочего дня заставили сидеть в актовом зале, смотреть конкурс «Мисс Бутырка». Нужно было видеть вышедших в финал пятерых бабищ. Выстроенных по росту, шагающих, отдающих честь с оттопыренным большим пальцем, рассказывающих на «этапе эстетики», что «нельзя леди дожить локти на стол», заученно рапортующих о красотах того города, откуда приехали сторожить зэков столицы. При разборке и сборке на скорость пистолета Макарова победила наиуродливейшая, табурет с ушами, мужеподобная зав оружейным складом.

Мы с Гордеевой не дождались конца. Свалили, как только истекло рабочее время. Другие остались. Их рабочий день до 18 часов, а не до 16, как у нас.

Позже против таких, как мы, на выход станут сажать сотрудников отдела кадров, не выпускающих «до конца мероприятия».

05.06.09

Федотова вернулась из Склифа. Смеется. Не жалеет о случившемся. Удовлетворенно вспоминает, как муж сказал: «Я люблю тебя!», прежде чем, приблизившись к судебной решетке, поцелуем передал метадон.

Вольнонаемные получают зарплату с 1 по 6 по окончании отработанного месяца. И вот я получил за охрану покоя граждан 10 тысяч р. + 7 тысяч р. «мэровских». В советское время мы, психиатры, жили как боги. Получали на 1,5 ставки 450 руб., когда городской терапевт имел 120, за вычетом налогов – 98. В Камышине мы исключительно на такси и ездили. Камышин – город невест. Текстильная фабрика имени Косыгина, ты сказка, инкубатор счастья! А камышинское медучилище?! День медработника: в единственном ресторане Камышина за столом мы, два молодых психиатра, и двадцать юных медсестер. Они дрались за танец с нами, пинались коленками и каблуками под столом. У меня была интимная связь с тремя с того вечера. Не за раз, поочередно. С приятелем мы менялись. Очарование расцвета советской психиатрии. А политзаключенные в психбольницах? В моем отделении из 106 больных только двое шли по 58-й статье (антисоветская деятельность и пропаганда). Всего было шесть отделений. Вот и считайте. При Горбачеве спец под давлением Запада закрыли, психиатров разаттестовали. Тогда я тоже работал вольнонаемным. Врачи уехали в Волгоград, кто куда. Вместо спеца открыли женскую зону, как прежде. Осмотрелись, жизнь заставила вернуть спец. Старые врачи, которые «утяжеляли диагнозы» (на самом деле, как и теперь, больные приходили с диагнозами Серпов), попали в какие-то страшные ругательные Белые евросоюзные книги. Врачей вызывали в Волгоградский облсовет «ознакамливаться». Молодежь аттестовалась и продолжила дело.

У окошка кассы нетрезво смеялся освободившийся санитар Кошкиного дома. Мир изменился: бывший санитар впервые видел пятитысячную купюру. Вадик пожалел меня: «Удивляюсь, как вы за вашу зарплату соглашаетесь ежедневно выводить дураков на продол». Продол – коридор.

Элтон – «сова». Просыпается к двенадцати. Моет руки, умывается, отфыркиваясь напротив таблеточной, где, используя вместо отсутствующего стола откидную дверцу лекарственного шкафчика, я пишу историю сидящему сбоку на драном табурете больному. Растеревшись докрасна вафельным полотенцем, Элтон приносит ранние овощи: редис, лучок, ополаскивает и нарезает для салата в глубокую чашу. «Как дела?» – звонко звучит выспавшийся тенорок. Я докладываю. Элтон уходит в свой кабинет, где обедает вместе с замом – Гордеевой. Меню: что-то из дома плюс баланда, отнятая у душевнобольных. Т. е. рацион психбольных уменьшен за счет того, что взяли для себя начальники, фельдшера, медсестры, инспектора и зэки-санитары. Обычно именно в такой последовательности. Что-то не доложили еще на кухне, поэтому периодически возникают конфликты с больными. Не часто. Ибо свежеарестованные не могут есть баланду. Они не забыли вкус домашнего и ждут передач. Депрессивным больным есть не хочется. Один-два отказываются от еды, желая умереть. Изъятое компенсируется недобранным. Конфликт гасится.