Пасадена - Дэвид Эберсхоф Страница 3

В стену снова глухо бухнуло; Блэквуд осторожно взглянул сквозь щель между пальцами и наконец заметил огромную барракуду, подвешенную на крюке и цепи к скату крыши. Ее желтоватый развернутый, как крылья летучей мыши, хвост и бил по стене дома; удлиненная, заостренная голова дергалась на цепи и опадала, тряслись блестящие на солнце плавники. Серебристое брюхо было располосовано до самых жабр, под рыбиной уже натекла лужа крови, над которой вились крохотные голубые бабочки.

Как же мог он, Блэквуд, так сглупить? Тоже мне убийца — это все равно что о Блэквуде такое подумать; с ним случился приступ паники, которой он уже давно научился избегать. Он знал: страх не дает делать дела, страх приковывает к прошлому. Он досадовал на себя и одновременно думал о человеке, который смотрел, как он распростерся в пыли. Блэквуд сосредоточился, постарался спрятать испуг и спросил:

— Поймали?

Человек кивнул, глядя так пристально, что Блэквуд почувствовал себя как под рентгеном. Кожа у незнакомца имела теплый, смугловатый оттенок. Блэквуд заметил, что он, должно быть, наполовину мексиканец, и подумал: «Откуда он здесь?»

— Здесь едят барракуд?

— Меньше, чем раньше. В школах не хватает детей.

Человек повертел нож в руке, как бы по-ребячьи похваляясь им, и неожиданным резким движением всадил его по самую рукоять между глаз барракуды, похожих на кошачьи. Рот рыбы распахнулся, из него на жабры хлынула алая лента крови, барракуда вытянулась в струну и затихла.

От этого зрелища у Блэквуда захватило дух. Он помолчал немного и, запинаясь, выговорил:

— Скажите… Вы давно здесь живете, мистер…

— А вам зачем?

Блэквуд глубоко вздохнул:

— Видите ли, я занимаюсь недвижимостью.

Он произнес это так солидно, как будто говорил, что работает учителем, пожарным или служит в церкви; и действительно, Блэквуд считал себя чуть ли не солью местной земли, человеком, отдающим все силы великой цели процветания Калифорнии.

— Я подумал… Может, вы захотите продать свой участок, мистер…

Мужчина подошел к рыбе и выдернул нож из ее головы. Обтерев лезвие о штаны, он ответил, что в «Гнездовье кондора» никогда и ничего продавать не собирается.

Блэквуд зашел с другой стороны:

— Я прикинул… Вы могли бы продать этот участок и купить хороший дом где-нибудь в городе. На асфальтированной улице, может быть…

— Никуда я не хочу переезжать. Наездился уже, теперь здесь живу.

— Скажите, а сколько у вас земли?

— Десять с половиной акров.

— Десять с половиной, да?

Блэквуд окинул взглядом участок и подумал, что из-за старого русла прямо за сараем разделить участок будет трудновато. А может, и нет — строят же дома в каньонах. Всего и нужно-то — несколько свай и бетономешалка. Легко и просто. Или Блэквуд перекроет русло и сделает маленький зеленый прудик; людям это понравится, за такой участок и дадут больше. Ничего сложного: в устье русла насыпать земляной вал и собрать воду, которая накопится за зиму. Надо будет защитить тут все от наводнения, но Блэквуд знал, как сделать и это. С языка у него чуть не сорвался вопрос: «А вы не думали перекрыть русло и сделать здесь запруду?»

И тут выражение лица у незнакомца смягчилось, и он спросил:

— Сколько стоит, мистер Блэквуд?

— Русло?

— Вся ферма.

Блэквуд не стал отвечать сразу — вопрос был похож на проверку.

— Вы, конечно, понимаете, что я не разбрасываюсь цифрами, если человеку это неинтересно, — произнес он и добавил: — Извините, сэр, я не расслышал, как вас зовут?

— Брудер.

— Брудер? Очень приятно, мистер Брудер…

Блэквуд собрался было приподнять шляпу, но вспомнил, что она упала, и пригладил волосы, такие густые, что они почти не разлетались под порывами ветра. Перевернутая шляпа валялась в пыли, к ней подбиралась ящерица, и Блэквуд почувствовал, как солнце печет ему уши и шею. Кожа у него была необыкновенно чувствительная. Усаживаясь в плетеное кресло у бассейна или выходя на пляж, он обычно вслух замечал, что вид у него как у северянина, и внимательно следил, чтобы не вдаваться больше ни в какие подробности; он знал: некоторые думают, что он канадец, и Эндрю Джексону Блэквуду это было только на руку.

Он сделал несколько шагов в сторону шляпы, и тут Брудер сказал:

— Может, зайдете, мистер Блэквуд?

В среднем доме было две комнаты, кухня с печью, которую топили углем, и альков, скрытый розовой занавеской, висевшей на протянутой проволоке. Дом был совсем не обжит. Стены покрывала копоть от керосиновой лампы, и Блэквуд подумал, что жилец — человек нехозяйственный. Верно, Брудер был из тех фермеров, дела у которых шли под гору; Блэквуд даже удивился про себя, почему это Брудер махнул на все рукой. Брудер открыл буфет, в котором хранились только жестяная банка с сахаром, три белые луковицы, банка яблочного варенья и круглый жесткий хлеб. Блэквуд понял, что дело оборачивается в его пользу, — держать нос по ветру он давно уже научился.

— Кофе будете, мистер Блэквуд? — спросил Брудер и затопил печь.

Вскоре Блэквуд уже пил кофе, а Брудер прихлебывал дешевое вино из простого стакана.

— У этого «Гнездовья кондора» длинная история, — сказал он. — Даже не знаю, из-за чего бы я его продал.

— У домов всегда есть история, мистер Блэквуд.

— Здесь столько всего было…

— Могу себе представить.

— В жизни бы этот участок не продал.

— Иногда об этом невыносимо даже думать…

В шкуре застройщика Блэквуд всегда чувствовал себя легко. Прием был простой — один-единственный взгляд в глаза, и все. Не так давно он читал в «Стар ньюс» статью о чемпионе по теннису, где того спрашивали, как выиграть Уимблдон, и чемпион — фотографию его в белом жилете поместили тут же — ответил так: «Двигаться дальше, и все». Под этими словами Блэквуд готов был подписаться. Ему уже не терпелось рассказать Суини Вонючке о десяти с половиной акрах земли и об этом чудаке с иссиня-черным шрамом на виске, который то темнел, то светлел, как океан зимой. «Как будто оказался в прошлом, — скажет он по телефону. — Как будто встретился с настоящим золотоискателем».

— Вы живете один, мистер Брудер?

Брудер выпрямился, и Блэквуд увидел, что когда-то он был красив. Блэквуд даже подумал: «Ему бы в кино сниматься: тяжелые веки, нос как у Джона Гилберта — длинный, но не мясистый». За Блэквудом водился грешок: он любил провести субботний вечер в «Египетском театре Граумана», глядя прямо в огромные, как блюдца, глаза Кларка Гейбла. Еще он почитывал приложение к «Америкен уикли» и страничку светских новостей в «Стар ньюс», чтобы не отставать от последних событий. Возможно, это был перебор — злорадствовать над горестями других, но, по крайней мере пока, у Блэквуда не было причин задумываться, что он когда-нибудь об этом пожалеет.