Булгаков и "Маргарита", или История несчастной любви "Мастера" - Владимир Колганов Страница 3

Кого же мог навещать Булгаков в Обуховом переулке в годы юности или позднее, в 1916–1917 годах? Отца семейства к тому времени не стало. Ольга Арсеньевна ввиду преклонного возраста вряд ли уже могла чем-то привлечь внимание молодого человека. Можно предположить, что у нее была дочь, да и той небось было лет тридцать — сорок. Возможно, подобно брату, она была неравнодушна к музыке, и вот волшебные звуки ее голоса настолько очаровали Михаила, что… Это всего лишь догадка, но кто знает?

Дальнейшие поиски показали следующее: Корещенко Арсений поступил в Московскую консерваторию в 1884 году по классам «композиция» и «фортепьяно». Причем учился он одновременно и в консерватории, и в гимназии. А вот на следующий год в консерваторию поступила Корещенко Мария. И числилась она по классу… да, да, речь снова о вокале. Казалось бы, все сходится. Вполне можно представить себе, как Маша с Мишей музицировали и пели романсы на два голоса. Его подруга была старше приблизительно на двадцать лет. Ну, скажем, ей было около сорока, ему — примерно восемнадцать. Тогда-то все случилось…

Догадки догадками, но справедливость версии нужно доказать. Была ли эта Мария на самом деле дочерью Ольги Арсеньевны Корещенко или на худой конец хотя бы ее дальней родственницей, жившей в 1916–1917 годах в том же доме? Увы, я вынужден признать, что дом на Обуховом был к тому времени снесен — семейство переехало в дом Павлова, что на Пречистенском бульваре. Однако поблизости от Обухова переулка жил второй сын Ольги Арсеньевны, врач, с женой Марией Васильевной. Ужель та самая Мария? Мария, Маргарита…

Смущает в этой версии одно — ко времени описываемых событий у Марии Васильевны была уже взрослая дочь, что никак не укладывается в рамки романтической истории знакомства с молодой дамой. Так, может быть, Михаил ухлестывал сразу за двумя? Сомнений нет, что будущий литератор был ходок, но… Но не до такой же степени!

Спешу вас успокоить — не все так плохо, как казалось, поскольку появилась новая, куда более занимательная версия знакомства Михаила Афанасьевича с К.

Итак, мы возвращаемся к загадочной записи из дневника Булгакова от 20–21 декабря 1924 года: «Около двух месяцев я уже живу в Обуховом переулке в двух шагах от квартиры К., с которой у меня связаны такие важные, такие прекрасные воспоминания моей юности и 16-й год и начало 17-го».

Автор капитального труда в серии ЖЗЛ известный писатель Алексей Варламов пишет по этому поводу так:

«С чем связана эта запись, кто скрывается за буквой К., мы не знаем и вряд ли когда-нибудь узнаем, но отношения с ней были очень недолгим просветом в судьбе молодого доктора, а потом снова наступала „тьма египетская“…»

А что, если прекрасные воспоминания связаны не с К., а с неизвестной нам квартирой, в которой то ли проживала, то ли проживал К.? Ведь можно и так толковать слова Булгакова — будто он жил «в двух шагах от квартиры… с которой связаны такие важные…», далее по тексту.

В то самое время в доме № 8 по Обуховому переулку квартировал некто Михаил Кутании, врач, ассистент психиатрической клиники Императорского Московского университета. Сын действительного статского советника и предводителя уездного дворянства, он дожил до преклонных лет, несмотря на кадровые чистки и репрессии. Но речь тут о другом. В 20-х годах Кутании увлекался эвропатологией, изучением генетических корней гениальности и ее связи с психопатологией, опубликовав по этой теме ряд статей: «Бред и творчество», «Гений, слава и безумие». Примерно ту же тему затрагивает и монография, написанная в послевоенные годы: «Синдром многописательства». Впрочем, анализ научных достижений основателя саратовской школы психиатрии — не наше дело. С другой стороны, эти понятия — гениальность, бред, слава и безумие — не они ли положены в основу истории Мастера в «закатном» романе Михаила Афанасьевича?

Однако мое внимание привлекла книга, изданная Кутаниным в далеком 1915 году: «Хронический кокаинизм. К вопросу о психозах отравления». Стоит припомнить, что Булгаков впервые принимал наркотик, тот самый кокаин, двумя годами ранее, в 1913 году. Как утверждала его жена, Татьяна Лаппа, она тоже пробовала, но ей не понравилось: «Я отвратительно себя чувствовала после этого. Не то чтобы возбуждение какое-то, а сонливость. И начиналась рвота. А он — прекрасно».

Вы спросите: при чем же здесь Кутании? А не был ли уже тогда его пациентом Михаил Булгаков? Или же совсем наоборот — прекрасные воспоминания были связаны с употреблением наркотика, а книга о хроническом кокаинизме была написана по результатам совместного научного исследования? Только представьте — один врач, точнее будущий врач, по имени Михаил, был чем-то вроде «подопытного кролика», участника научного эксперимента, другой же врач, тоже Михаил, внимательно наблюдал за тем, что с пациентом происходит. Типичный случай раздвоения личности с переходом заболевания в хроническую форму. А говорили, будто к морфию он пристрастился, чтобы избавиться от болей…

Впрочем, это не более чем домыслы, только и всего. С другой стороны, если верить мнению Варламова — что нам остается?

А между тем есть очень интересный вопрос, на который до сих пор не было дано четкого ответа. Кто мог подсказать Булгакову идею, положенную в основу повести «Собачье сердце»? Дядя-гинеколог, Николай Покровский, или другой дядя, педиатр, — да с какой, спрашивается, стати?! По мнению Татьяны Лаппа-Кисельгоф, Михаил Покровский и сам-то был немного не в себе. С таким же успехом это могла быть и «зубная врачиха, Зинушка», у которой Михаил Афанасьевич лечил зубы после переезда в Москву. Нет, все не так — подсказать мог только психиатр! Конечно, и сам Булгаков был врачом, но к психиатрии не имел никакого отношения. А между тем саратовское евгеническое общество, основанное в 1923 году, возглавлял тот самый Михаил Кутании.

Попробуем эту версию развить — если идею повести с евгеникой подсказал Булгакову психиатр Кутании, то не логично ли будет допустить, что он и стал прототипом профессора Преображенского? А вот это вряд ли. Однако предположение, будто Михаил Кутании был тем таинственным К., по-прежнему остается в силе — логика и совпадение ряда обстоятельств не позволяют его начисто отбросить. И все же есть ощущение, что от дневниковой записи, сделанной в декабре 1924 года, исходит аромат прекрасной дамы. Разве не так?

Но прежде чем перейти к следующей версии, хотелось бы обратить внимание вот на что — на присутствие слова «важный» в той фразе из булгаковского дневника. Если бы речь шла о романтическом любовном свидании, автор вряд ли бы так написал. Сравните со словами из «Мастера и Маргариты»:

«— За что это вы его благодарите? — заморгав, осведомился Бездомный.

— За очень важное сведение, которое мне, как путешественнику, чрезвычайно интересно, — многозначительно подняв палец, пояснил заграничный чудак…»

Так что, если воспоминание связано не с чертом, а с прекрасной дамой, можно предположить, что она стала первой женщиной в жизни Михаила Афанасьевича. Причем первой исключительно в том смысле, что «очень важной». Если же незнакомка оказывается тут ни при чем, тогда возможен вариант и с психиатром. В конце концов, кому что нравится…