Ты изменил мою жизнь - Абдель Селлу Страница 3

И третья новость: мы будем расти в другой стране, будем учить ее язык – но навсегда останемся теми, кем родились. Все это слишком сложно для нас, и я уже ничего не соображаю. Брат обхватывает голову руками и прячется, сжавшись в комок, у меня за спиной. Как он меня бесит!.. Я не знаю, на что похожа французская школа, но у меня уже есть девиз – отныне и на долгие годы: «Упремся – разберемся»..

Куры, петухи… Я и представить не мог, какой переполох подниму на этом птичьем дворе. Но я не хотел делать ничего плохого. На свете не было ребенка невиннее меня. Не будь я мусульманином, над головой у меня сиял бы нимб.

На дворе стоял 1975 год. По бульвару Сен-Мишель катили «рено альпина», «пежо 304», малолитражки «ситроен-две лошадки». «Рено 12» уже казались старомодными, и если бы спросили мен я, я бы выбрал «Рено 4L» – просто и без выпендрежа. В то время ребенок мог спокойно перейти через дорогу, и полицейский из отдела по работе с несовершеннолетними не волок его в ближайшую опеку.

Город, улицы и свобода еще не считались опасными. Иногда по пути вам попадался какой-нибудь пьянчужка, но на него никто не обращал внимания: если он ведет такой образ жизни – ну, значит, это его устраивает. Никто не мучился от чувства вины, а парой сантимов с ним мог поделиться даже тот, у кого почти не было денег..

В гостиной, которая после нашего с братом приезда стала для новоиспеченных родителей еще и спальней, мы сидели как падишахи в расклешенных джинсах и рубашках с длинными воротниками. На экране черно-белого телевизора невысокий, лысый и щуплый человечек снова трясся от злости, в который раз упустив Фантомаса.

Иногда человечек танцевал на улице Розье, переодевшись раввином. Я понятия не имел, кто такой раввин и что в нем самом должно быть такого смешного, но это не мешало мне наслаждаться фильмом. Наши новые родители смотрели, как мы хохочем до упаду, и это веселило их куда больше, чем ужимки и гримасы Луи де Фюнеса..

В то же самое время Жан-Поль Бельмондо бегал по крышам в белом костюме, считая себя неотразимым. А я считал его лохом. Куда больше мне нравился Шон Коннери и его серый свитер. Вот уж кто никогда не оставался побежденным. В последний момент Шон доставал из карманов какие-то обалденные приспособления и без лишнего шума делал всех, как детей..

У настоящего шика было имя: Джеймс Бонд. И шик этот был родом из Англии. Валяясь на тахте, я наслаждался каждой минутой, не торопя следующую и не вспоминая о предыдущей. Я жил предельно простой жизнью.

* * *

В Париже меня звали так же, как и в Алжире, – Абдель Ямин. «Абд» по-арабски означает «почитать, уважать», «эль» – это артикль. Все вместе: «Почитай Ямина». Я жевал финики, Амина убирала косточки.

2

Отдать своих детей бездетным брату или сестре – довольно распространенная практика у африканских народов, живущих как в глубине континента, так и на севере. У каждого ребенка, разумеется, есть настоящие отец и мать, но он быстро становится чадом всей семьи, а семьи там очень большие.

Отдавая кому-то сына или дочь, родители даже не задумываются, а каково будет самому ребенку. И взрослые, и дети считают, что сменить родителей – это просто и естественно. Нет повода для споров или слез. Африканцы обрезают пуповину раньше европейцев. Едва научившись ходить, мы переступаем порог родного дома, чтобы посмотреть, что творится вокруг.

Перестаем держаться за материнскую юбку….

Вместе с нами в комплекте шли пара-другая трусов да маек – и никаких инструкций. Как воспитывать ребенка, как с ним говорить, что разрешать, а что запрещать? Белькасим и Амина понятия обо всем этом не имели. И они просто стали делать то же, что и другие французские родители.

Чем занимались парижане в семидесятые годы по воскресеньям – да и сейчас тоже. Гуляли в саду Тюильри. Вот так и я, когда мне было пять лет, перешел Сену по мосту Искусств и оказался у фонтана с мутной водой. Несколько карпов вяло шевелили плавниками в луже глубиной в полметра. Я видел, как они поднимались, раскрывали рты, чтобы глотнуть воздуха, и снова опускались на дно.

Мы брали напрокат игрушечный парусник. Подталкивая кораблик шестом, я заставлял его выплыть на середину. Если дул попутный ветер, парусник всего за несколько секунд мог достичь противоположного берега. Я бежал туда, разворачивал кораблик и снова отправлял в плавание. Время от времени я поднимал голову и с изумлением смотрел на огромную каменную арку у входа в сад..

– Папа, что это?

– Э-э… Старинные ворота.

Абсолютно бесполезные ворота, потому что по обе стороны от них не было стен. В глубине сада я видел огромные здания.

– Папа, а это что?

– Сынок, это Лувр.

И больше никаких сведений: «Лувр», и всё. Я думал, что, наверное, нужно быть очень богатым, чтобы жить в таком большом и красивом доме, с высокими окнами и статуями. Парк Тюильри был больше, чем все вместе взятые стадионы Африки. Десятки каменных человеческих фигур, стоявших вдоль аллей и на лужайках, смотрели на нас со своих пьедесталов – все в плащах, у всех волосы длинные и кудрявые.

Я задумывался, давно ли они тут торчат, – а потом возвращался к своим занятиям..

Если ветра не было, парусник застревал посреди фонтана. Приходилось уговаривать других капитанов, чтобы они подняли волну, которая спасет мой кораблик. Иногда все это заканчивалось тем, что Белькасим закатывал штанины и лез в фонтан.

В хорошую погоду Амина иногда собирала большую корзину для пикника, и мы обедали на лужайке Марсова поля. Родители лежали на одеялах, дети собирались в стайки и гоняли мяч. Сначала мне не хватало словарного запаса и на меня не обращали внимания. Я был очень послушным и вежливым. Ничем, кроме внешности, я не отличался от маленьких французов в бархатных штанишках на лямках.

Как и они, я возвращался домой, валясь с ног от усталости. Правда, нам с братом никто не запрещал смотреть «воскресный фильм», который показывали вечером по телевизору. Если шел вестерн, мы держались дольше, но все равно почти никогда не дотягивали до конца..

Одного за другим Белькасим переносил нас на руках в кровать. Любить и заботиться можно и без инструкции.

* * *

В Алжире мой отец ходил на работу в полотняных брюках и куртке. Под ней – форменная рубашка и галстук, и каждый вечер он чистил свои кожаные ботинки. Я догадывался, что у него не очень грязная профессия и занимается он скорее всего умственным трудом. Я не знал точно, где и кем он работает; да и не особенно задумывался.

На самом деле мне было все равно..

В Париже мой новый отец каждое утро натягивал синий комбинезон и надевал на свою лысую голову кепку. Он был электриком и никогда не знал, что такое безработица. Ему всегда было чем заняться, и Белькасим очень уставал, но не жаловался и просто шел на работу.

Моя новая мама, так же как и алжирская, сидела дома, готовила обед, убирала квартиру. Теоретически она еще должна была заниматься детьми. Но Амина никогда не жила в настоящей французской семье и поэтому не до конца понимала, что это значит. Поэтому она решила поступать так, как принято у нее на родине, – готовила нам вкусную еду и никогда не запирала дверь..