Человек воды - Джон Ирвинг Страница 3
Человек воды - Джон Ирвинг читать онлайн бесплатно
Когда я говорю о чем-то подобном, Тюльпен поднимает тыльной стороной ладони одну грудь.
Что, черт возьми, у нас общего? Я буду придерживаться фактов. Имена — это факты. У Тюльпен и у меня имеется кое-что общее: нам обоим безразличны наши имена. Ей имя дали по ошибке, на что ей глубоко наплевать. У меня их несколько; и, как и у нее, все они совершенно случайные. Мои отец и мать назвали меня Фредом, и их, как мне кажется, ни капли не беспокоило, что никто больше не называл меня так. Бигги звала меня Богус [1]. Это прозвище выдумал мой старинный и самый близкий друг, Коут, который наградил меня им, когда впервые уличил во лжи. Прозвище прилипло. Большинство моих друзей называли меня именно так, в то время я и познакомился с Бигги. Меррилл Овертарф, который по-прежнему числится пропавшим, называл меня Боггли [2]. Как и для любого прозвища, для этого имелось несколько скрытых причин. Ральф Пакер звал меня Тамп-Тамп — прозвище, которое я терпеть не могу. А Тюльпен зовет меня просто по фамилии — Трампер. И я знаю почему: это ближе всего к фактическому имени. Мужские фамилии меняются не часто. Так что большую часть времени я — Фред Богус Трампер.
И это факт.
Факты выпадают на мою долю не так уж часто. Так что я их стараюсь не терять, я их буду повторять. Вот вам два. Первый: мой мочеиспускательный канал представляет собой узкий, извилистый путь. Второй: у Тюльпен и у меня имеется то общее, что нам обоим безразличны наши имена. И возможно — ничего больше.
Однако подождите! Я приближаюсь к третьему факту. Третий: я верю в ритуалы! Я хочу сказать, что в моей жизни всегда присутствовали вещи вроде водяного метода; в ней всегда присутствовали ритуалы. Ни один из отдельных ритуалов не длился слишком долго (я сказал Виньерону, что я начал новую жизнь и что хочу перемен, и это правда), но я всегда менял один ритуал на другой. В данный момент ритуал — это водяной метод. Историческая ретроспектива моих ритуалов займет не слишком много времени, но водяной метод — это последний. К тому же по утрам Тюльпен разделяет со мной нечто вроде ритуала. Несмотря на то что водяной метод заставляет меня вставать ни свет ни заря — да еще несколько раз за ночь, — Тюльпен и я неуклонно следуем этому расписанию. Я встаю и мочусь, затем чищу зубы и пью много воды. Она ставит вариться кофе и выбирает пластинку. Мы снова встречаемся в постели за йогуртом. Всегда за йогуртом. Она ест красный стаканчик, я — голубой, но если мы едим другой сорт йогурта, то мы часто обмениваемся. Гибкий ритуал — самое лучшее, а йогурт — самая подходящая здоровая пища, которая как нельзя лучше идет ранним утром. Мы не разговариваем. Для Тюльпен это дело привычное, но даже я молчу. Мы слушаем пластинки и поглощаем йогурт. Я не очень хорошо знаю Тюльпен, но она, по всей видимости, всегда ведет себя так. Я приучил ее к еще одному ритуалу: после йогурта мы долго занимаемся любовью. Тут как раз готов кофе, и мы пьем его. Мы молчим все время, пока играют пластинки. Единственная маленькая поправка, внесенная моим водяным методом: где-то после любви или во время кофе я встаю помочиться и выпить новую порцию воды.
Я живу с Тюльпен не так давно, но мне кажется, что если бы я жил с ней много-много лет, то вряд ли знал бы ее лучше.
Нам с Тюльпен обоим по двадцать девять, но, по существу, она старше, чем я, — с возрастом она избавилась от привычки говорить о себе.
Это квартира Тюльпен, и все вещи здесь принадлежат ей. Свои вещи и своего ребенка я оставил своей первой и единственной жене.
Я сказал доктору Жану Клоду Виньерону, что начал новую жизнь и т. д.; я сказал, что историческая ретроспектива моих ритуалов не займет много времени; я также сказал, что я не слишком честен. Не то что Тюльпен. Но Тюльпен помогает мне контролировать себя, поднимая тыльной стороной ладони одну грудь. Очень скоро я научился молчать, пока играют пластинки. Я научился говорить только важное, хотя люди, которые меня знают, сказали бы на это, что я вру даже сейчас. Да пошли они со своими обличениями!
Мой мочеиспускательный канал представляет собой узкий, извилистый путь, но сейчас у меня есть йогурт и много воды. Я начинаю придерживаться фактов. Я хочу перемен.
Глава 2ВОЕННЫЕ ПОСТРОЙКИНаряду с другими развлечениями, Фред Богус Трампер любит вспоминать Меррилла Овертарфа, диабетика. В айовский период жизни Трампера его воспоминания об Овертарфе стали особенно сентиментальными. То, что часть их записана на магнитофонную пленку, помогает сохранить точность.
Итак, бегство от жизни. Слушая венскую запись Меррилла, — в это время Трампер смотрит через ржавую сетку от насекомых и толстое крыло кузнечика из своего окна в Айове, — он видит медленно передвигающееся стадо свиней. Сквозь поросячье хрюканье Богус слушает песню Меррилла, сочиненную в Пратере [3], а позже использованную, как утверждал Меррилл, для соблазнения Ванды Хольтаузен, учительницы пения Венского хора мальчиков. Живописным фоном служит проселочная дорога в Пратере.
Пленку слегка ведет, когда Меррилл излагает историю с купанием — ту самую, про танк на дне Дуная. «Его можно было видеть только при полной луне. Луну необходимо было загородить спиной, — говорит Меррилл, — чтобы отражение пропало». Затем нужно ухитриться изогнуться в воде и держать лицо «приблизительно на шесть дюймов над поверхностью — все время не упуская из виду пристань у Гелхафтс-Келлер». При этом надо стараться сохранять неподвижность, чтобы не взбаламутить воду, и «если ветер не нагонял ряби, ствол танка вздымался вверх, как раз в том месте, где, как тебе казалось, ты мог почти дотронуться до него рукой, или же он мог бы, как нефига делать, разнести тебя на кусочки. На прямой линии к пристани у Гелхафтс крышка люка открывалась — или это мерцала вода, или она просто казалась открытой. Но это пока я мог удерживать свое лицо приблизительно в шести дюймах над водой…» Затем, вспомнив о своем диабете, Меррилл добавляет, что этот эксперимент поднимал уровень сахара в его крови.
Богус Трампер нажимает на клавишу «НАЗАД». Поросячий гурт пропадает, но на противоположной стороне сетки кузнечик по-прежнему сидит с распластанными крыльями, более совершенными и искусными, чем шелковая восточная ширма, и Трампер, глядя сквозь этот восхитительный узор, видит мистера Фитча, соседа-пенсионера, скребущего сухую, бессчетное количество раз причесанную лужайку. Только благодаря тому, что он смотрит сквозь крылья кузнечика, созерцание мистера Фитча не раздражает Трампера.
В машине, только что остановившейся у обочины, — той самой, возле которой мистер Фитч машет своими граблями, — жена Трампера Бигги, его сын Кольм и три запасные шины. Трампер разглядывает машину, размышляя, хватит ли трех запасных шин. Его лицо прижимается к сетке, что заставляет кузнечика резко встрепенуться; неожиданный взмах крыльев пугает Трампера, он отшатнулся и потерял равновесие, голова его ударилась о подгнившую сетку, не закрепленную на раме. Пытаясь удержать равновесие, он сорвал раму, также незакрепленную, и перед взором его испуганной жены предстает муж, опасно повисший в воздухе, — грудь Богуса лежала на подоконнике, а сам он странно балансировал.
Жалоба
Напишите нам, и мы в срочном порядке примем меры.
Comments