Порою нестерпимо хочется... - Кен Кизи Страница 3

– Что ты имеешь в виду «проваливаются», Флойд? – Голос все еще спокойный, все еще довольно-таки радушный, но… это тошнотворное предчувствие беды поднимается все выше и выше, из живота к легким и сердцу, как холодное пламя. – Почему попросту не сказать мне, что случилось?

– Боже милосердный!.. – Кажется, в голове Ивенрайта что-то забрезжило. – Он же не знает! Ребята, Джонни Б. Дрэгер, он же ни хрена не знает! Как вам это нравится? Наше собственное руководство ничего даже не слышало!

– Я знаю, Флойд, что контракты уже подписаны и готовы. Я слышал, что комитет собирался вчера вечером и все были единодушны… – Во рту у него совсем пересохло – языки пламени уже достигли горла, – о, черт! Не мог же Стампер… – Он сглотнул и, пытаясь сохранять невозмутимый вид, спросил: – Хэнк передумал?

Ивенрайт снова хлопает кулаком по крыше машины:

– Да, черт побери, передумал! Он передумал! Он попросту вышвырнул его из окна!

– Соглашение?

– Да, все ваше вонючее соглашение. Именно так. Все наши переговоры, которыми мы так гордились, – пшик! – и нету! Похоже, Дрэгер, на этот раз вы облажались. Вот так-то… – Ивенрайт трясет головой, гнев уступает место глубокому унынию, словно он только что сообщил о конце света. – Мы оказались на том же месте, где были до вашего приезда.

И Дрэгер чувствует, что, несмотря на свой похоронный тон, Ивенрайт испытывает удовольствие от происшедшего. «Что бы тут ни тявкал этот жирный дурак, он рад моей неудаче, – думает Дрэгер, – хотя ему от этого и не будет ничего хорошего».

– Но почему Стампер передумал? – спрашивает Дрэгер.

Ивенрайт прикрывает глаза и качает головой:

– Где-то у вас ошибочка вышла.

– Странно, – бормочет Дрэгер, стараясь ничем не выдать своего беспокойства. Он считает, что волнение всегда надо скрывать. В записной книжке, которую он хранит в нагрудном кармане, записано: «Беспокойство, испытываемое в ситуациях менее значительных, чем пожар или авианалет, только путает мысли, создает нервотрепку и обычно лишь усугубляет неприятности». Но в чем же он ошибся? Дрэгер смотрит на Ивенрайта. – Но почему? Он объяснил почему?

Ивенрайта снова захлестывает гнев.

– А я ему что, сват? брат? Может, закадычный друг? С какой стати я, откуда вообще кто-нибудь может знать, почему Хэнк Стампер передумал? Сволочь! Лично я предпочитаю не вмешиваться в его дела.

– Но, Флойд, надо же выяснить, что он собирается делать! А как это стало известно? Он что, отправил вам послание в бутылке?

– Почти в этом духе. Мне позвонил Лес и сказал, что он слышал, как жена Хэнка говорила Ли – это его сладкорожий братец, – что в конце концов Хэнк решил взять в аренду буксир и провернуть все это дело.

– И вы не знаете, что его вдруг заставило так резко переменить планы? – Дрэгер обращается к Гиббонсу.

– Ну, судя по тому, как тот сопляк развеселился, он, видимо, знал…

– Хорошо, так вы его спросили?

– Не, я не спрашивал; я сразу пошел звонить Флойду. А вы как считаете, что мне оставалось делать?

Дрэгер обеими руками хватается за баранку упрекая себя за то, что позволил себе расстроиться из-за этого идиота. Наверное, это все из-за температуры.

– Ну хорошо. А если я пойду поговорит: с этим парнем, как вы думаете, он скажет мне, по чему Хэнк передумал? Если я попрошу его?

– В этом я сомневаюсь, мистер Дрэгер. Потому что он уже ушел. – Ивенрайт ухмыляется и де лает паузу. – Хотя жена Хэнка все еще там. Tai что вам с вашей методикой, может, и удастся чего-нибудь от нее добиться…

Мужики смеются. Дрэгер погружается в размышления, поглаживая пластмассовый руль. Одинока; утка проносится низко над головами, скосив пурпурный глаз на собравшуюся толпу. Видит око, да зуб неймет. Гладкая поверхность руля действует на Дрэгера успокаивающе – он снова поднимает голову

– А вы не пытались связаться с Хэнком? Лично спросить его? То есть…

– Связаться? Связаться? Черт бы вас подрал, а чем, вы думаете, мы здесь занимаемся? Вы что, не слышите, как орет Гиббонс?

– Я имел в виду по телефону. Вы не пытались позвонить ему?

– Естественно, пытались.

– Ну?.. И что?.. Что он сказал?..

– Сказал? – Ивенрайт снова трет лицо. – Ну что ж, сейчас я вам покажу, что он сказал. Хави! Принеси-ка сюда эти стекляшки. Мистер Дрэгер интересуется, что ответил Хэнк.

Человек на берегу медленно поворачивается:

– Ответил?..

– Да-да, ответил, ответил! Что он нам сказал, когда мы, так сказать, попросили его подумать. Неси сюда бинокль, пусть мистер Дрэгер взглянет.

Из нагрудного кармана пропитанной дождем фуфайки извлекается бинокль. Он холодит руки Дрэгеру даже через толстые кожаные перчатки. Толпа подается вперед.

– Вон! – Ивенрайт торжествующе указывает вперед. – Вон ответ Хэнка Стампера!

Дрэгер следует взглядом за его рукой и замечает, что там, в тумане, что-то болтается, какой-то предмет висит словно на удочке перед этим древним и странным домом на том берегу… «А что это?..» Он подносит бинокль к глазам и вращает указательным пальцем колесико настройки. Он чувствует, что собравшиеся замерли в ожидании. «Я никак не…» Предмет расплывается, мелькает, вертится, исчезает и наконец попадает в фокус – и мгновенно он чувствует удушливую вонь, втекающую в его саднящее горло…

– Похоже на человеческую руку, но я не… – Вот это предчувствие беды расцветает полным цветом. – Я… что это? – Но вокруг машины уже начинает звучать колючий промозглый смех. Дрэгер произносит проклятие и в слепой ярости пихает бинокль кому-то в лицо. Даже поднятое стекло не может заглушить хохота. Он наклоняется вперед, к шаркающим «дворникам». – Я поговорю с ней, с его женой – Вив? – в городе, я узнаю… – Разворачивается и выезжает на шоссе, спасаясь от громовых раскатов хохота.

Сжав зубы, он снова вписывается в виражи, выделываемые этой стервозной рекой. В душе у него все смешалось, его захлестывают волны злобы – никогда в жизни над ним никто не смеялся, не говоря уж о таких идиотах! Он весь клокочет от слепой безумной ярости. Но что страшнее всего – он подозревает, что над ним смеялись не только эти дураки на берегу – ну, казалось бы, почему он должен из-за них так переживать? – но и еще кое-кто невидимый, прячущийся за окном второго этажа этого чертова дома…

Что могло произойти?

Кто бы там ни подвесил эту руку, он был уверен, что бросает всем такой же насмешливый и дерзкий вызов, как и сам старый дом; ведь тот, кто взял на себя труд подвесить эту руку на виду у всей дороги, не поленился связать все пальцы, кроме средне го, который торчал вверх в универсальном жесте издевки над всеми проходящими и проезжающими Более того, Дрэгер не мог отделаться от ощущения, что в первую очередь этот вызов был адресован именно ему. «Мне! Он унизил лично меня за то… за то, что я так заблуждался. За…». Он поднял этот бессовестный палец против всего истинной и благородного в Человеке; богохульно противопоставил его вере, взращенной за тридцать лет, более чем за четверть века самопожертвования во имя честного труда, – восстал против идеологии, почти религии, постулаты которой были аккуратно за писаны и перевязаны красной ленточкой. Доказанные постулаты! Что Человек глуп и противится всему, кроме Протянутой Руки; что он готов встретиться лицом к лицу с любой опасностью, кроме Одиночества; что он готов отдать жизнь, перенести боль, насмешки и даже дискомфорт – самое унизительное из всех возможных лишений в Америке – во имя распоследнего своего несчастнейшего принципа, но он тут же откажется от них всех скопом ради Любви. Дрэгер не раз был свидетелем этого. Он видел, как твердолобые боссы готовы были пойти на любые уступки, только бы их прыщавые дочки не оказались объектом насмешек в школе; видел, как зубры правых сил жертвовали на больницы и увеличивали зарплату своим служащим, только чтобы не рисковать сомнительной привязанностью престарелой тетушки, которая играла в канасту с женой одного из лидеров забастовки – его, естественно, не то что лично, даже по имени никто не знал. Дрэгер был уверен: Любовь и все ее сложные разновидности побеждают все; Любовь, или Боязнь Ее Потерять, или Опасения, Что Ее Недостаточно, несомненно, побеждают все. Это знание было оружием Дрэгера; он обрел его еще в молодости, и все двадцать пять лет своего мягкого руководства и тактичного делопроизводства он пользовался этим оружием с огромным успехом. Его твердая вера в силу своего оружия превращала мир в простую и предсказуемую игрушку в его руках. А теперь какой-то безграмотный лесоруб, не имеющий за душой никакой поддержки, устраивает дешевое представление и пытается доказать, что он неуязвим для этого оружия! Черт, эта проклятая температура!