Что сказал бы Генри Миллер... - Дэвид Гилмор Страница 3

Три дня спустя я пригласил Джеси поужинать во французский ресторан «Ле Паради», где столики были покрыты белыми скатертями и сервированы массивным столовым серебром. Сидя на каменном парапете, сын ждал меня у входа и курил. Ему никогда не нравилось находиться в ресторане в одиночестве. Его это смущало, ему казалось, что все смотрят на него как на неудачника, у которого нет друзей.

Я обнял сына, ощутив молодую жизненную силу, исходившую от его тела.

— Давай-ка возьмем бутылочку винца и поболтаем.

Мы зашли в ресторан. Кто-то подходил, чтобы пожать нам руки. Ритуалы взрослых Джеси явно льстили. Даже то, что бармен адресовал ему шутку про Джона-Боя из сериала «Уолтоны» [2]. В ожидании официанта мы молча сидели, слегка расслабившись. Мы оба ждали чего-то значительного — до тех пор говорить было не о чем. Я попросил Джеси заказать вино.

— Корбье, — тихо проговорил он, — это ведь на юге Франции, да?

— Точно.

— Это то, которое год выдерживают?

— Ты прав.

— Корбье, пожалуйста, — с улыбкой сказал он официантке, давая тем самым девушке понять, что он важничает, но ему такое дурачество по душе. Господи, какая же у него очаровательная улыбка!

Мы подождали, пока нам принесут вино.

— Сделай вид, что это ты меня пригласил, — сказал я.

Джеси понюхал пробку, неловко налил в бокал вина и, словно опасаясь чего-то, пригубил напиток.

— Не знаю, — произнес он с таким видом, будто в последний моменту него сдали нервы.

— Знаешь, — возразил я. — Только тебе надо расслабиться. Если не нравится, так и скажи.

— Я на взводе.

— Ты просто вдохни аромат вина, и сразу все станет на свои места. Первое впечатление всегда правильное.

Джеси понюхал напиток.

— Да ты нос-то пониже опусти.

— Все в порядке, — заметил он.

Официантка поднесла бутылку горлышком к носу и вдохнула.

— Рада тебя снова у нас видеть, Джеси. Твой папа нас постоянно посещает.

Мы оглядели зал ресторана. Недалеко от нас ужинала престарелая пара из Этоубико [3], зубной врач с женой, — их сын получил диплом бизнес-менеджера в каком-то университете в Бостоне. Они нам приветливо помахали. Мы им ответили. А что, если я не прав?

— Ну, так что, — спросил я после паузы, — ты подумал о том, что мы с тобой обсуждали?

Я заметил, что Джеси хочет встать, но здесь это было неудобно. Он бросил взгляд из стороны в сторону, как будто обстановка ресторана его раздражала. Потом подался ко мне, словно хотел поделиться большим секретом.

— Честно говоря, — выдохнул он, — я бы вообще хотел больше никогда не ходить в школу.

Внутри у меня что-то сжалось.

— Ну, хорошо.

Джеси смотрел на меня, не говоря ни слова. Он ждал, пытаясь сообразить, что окажется quo в quid pro quo [4].

— Но в нашем договоре есть одно условие, — продолжил я. — Ты можешь не ходить на работу, и ты не обязан платить за квартиру. Спать можешь каждый день хоть до пяти часов. Но — никаких наркотиков. Если что-то об этом узнаю, договор тут же теряет силу.

— Хорошо, — согласился он.

— Я с тобой не шучу. Если только свяжешься с этой дрянью, будешь платить за весь этот чертов дом.

— Ладно.

— Но это не все, — добавил я (чувствуя себя, как следователь в сериале «Коломбо»).

— А что еще? — Джеси был весь внимание.

— Я хочу, чтобы ты смотрел со мной три фильма в неделю. Выбирать их я буду сам. Это будет твоим единственным образованием.

— Ты шутишь, — после непродолжительной паузы сказал он.

Времени я даром не терял. Уже на следующий день усадил Джеси на синюю кушетку в гостиной — он сидел слева от меня, — задернул шторы и показал ему ленту «Четыреста ударов» Франсуа Трюффо [5]. Мне подумалось, что это неплохое начало для знакомства с европейским некоммерческим кино, которое, я был уверен, будет казаться ему скучным, пока он не поймет, как надо смотреть такого рода фильмы. Их лучше воспринимать так же, как исключения из правил грамматики.

Я рассказал сыну (мне хотелось быть как можно более лаконичным), что Трюффо попал в кинематограф с черного хода. Его выгнали из школы («Это ожидало и тебя!»), он скрывался от призыва в армию, подворовывал, что плохо лежало, но обожал кино и все детство провел в парижских кинотеатрах, которых в послевоенной французской столице было в избытке, причем всегда пробирался туда без билета.

Когда Трюффо было двадцать, один сочувствующий издатель предложил ему поработать кинокритиком, и примерно шесть лет спустя это привело к тому, что он снял свою первую картину. «Четыреста ударов» (что, по сути, значит «грешить по молодости» или «отдать дань увлечениям молодости») — это автобиографический взгляд на неприкаянные годы юности самого Трюффо.

Чтобы найти актера, который будет играть его в подростковом возрасте, новоявленный двадцатисемилетний режиссер дал объявление в газету. По прошествии нескольких недель пробоваться на роль Антуана пришел темноволосый парнишка, сбежавший из интерната в центральной Франции и на попутках добравшийся до Парижа. Его звали Жан-Пьер Лео.

Теперь Джеси слушал меня внимательно. Я сказал ему, что за исключением сцены в кабинете психиатра весь фильм немой — звук добавили позднее, — потому что у Трюффо не было денег на звукозаписывающую аппаратуру. Я обратил внимание Джеси на знаменитую сцену, когда все дети класса исчезают за спиной учителя во время прогулки по Парижу. Затем вкратце рассказал сыну о том потрясающем эпизоде, когда мальчик Антуан говорит с женщиной-психиатром.

— Посмотри на усмешку мальчика, когда она спрашивает его о сексе, — заметил я. — И не забывай, что сценария никакого не было, они все импровизировали.

Я вовремя поймал себя на том, что говорю с сыном как школьный учитель, и включил видеоплеер, чтобы показать Джеси фильм. Мы просмотрели его до самого конца, включая тот длинный эпизод, когда Антуан бежит из исправительной школы — бежит через поля, мимо крестьянских домов, по яблоневым садам до самого ослепительного океана. Складывается впечатление, что герой никогда его раньше не видел. Океан такой необъятный! Кажется, он простирается в бесконечность. Мальчик спускается по деревянным ступеням к самому берегу, проходит по песку туда, куда докатываются волны, потом слегка оборачивается и смотрит в камеру. Действие замирает — конец фильма.