Раскрашенная птица - Ежи Косински Страница 3

Я понял, что Марта решила сбросить кожу, поэтому, как и змею, ее нельзя беспокоить. Не зная, что делать, я решил подождать.

Была поздняя осень. Ветер трепал тонкие ветки. Он срывал с деревьев последние, уже сморщившиеся листья и зашвыривал их высоко в небо. Нахохлившиеся куры устроились на насесте, сонные и притихшие, время от времени с отвращением приоткрывая глаза. Было холодно, а развести огонь я не умел. Все попытки поговорить с Мартой ни к чему не привели. Она сидела неподвижно, пристально уставившись куда-то прямо перед собой.

Не зная чем заняться, я снова лег спать. Я был уверен, что когда проснусь, Марта опять будет сновать по кухне, что-то бормоча себе под нос. Но когда вечером я проснулся, она так и сидела с ногами в ведре. Я проголодался и уже побаивался темноты.

Я решил зажечь керосиновую лампу и принялся искать тщательно спрятанные Мартой спички. Осторожно снял лампу с полки, но не смог удержать ее ровно, и немного керосина пролилось на пол.

Спички не загорались. В конце концов одна вспыхнула, но, сломавшись, упала на пол, на пролитый керосин. Сначала огонь робко полз по лужице, выбрасывая клубы голубого дыма. Затем он смело прыгнул к центру комнаты.

Теперь стало светло, и Марту было хорошо видно. Она не подавала виду, что замечает происходящее. Она не обращала внимание на пламя, которое уже добралось до стены и охватило ножки ее плетеного стула.

Стало тепло. Пламя было уже рядом с ведром, в котором Марта вымачивала ноги. Она даже не пошевелилась, хотя не могла не почувствовать жар. Я восхитился ее выдержкой – просидев всю ночь, не меняя позы, она даже не сдвинулась с места.

В комнате стало очень жарко. Языки пламени карабкались по стенам, как цепкая виноградная лоза. Особенно сильно пламя колыхалось и потрескивало под окном, куда проник слабый сквозняк. Я стоял у двери наготове, но не убегал, надеясь, что Марта все же пошевелится. Но она оцепенела и как будто не понимала, что происходит вокруг. Как ласкающийся пес, языки пламени начали лизать ее повисшие руки. Пламя оставляло на коже багровые отметины и подбиралось к ее спутанным волосам.

Огоньки забегали по голове Марты, как по новогодней елке, высоко взметнулся ослепительный огненный столб. Марта превратилась в факел. Огонь осторожно окружил ее и, когда горящие клочья ее изодранного кроличьего жакета попадали в ведро, вода шипела. Сквозь огонь проглядывала ее сморщенная обвисшая кожа и белесые пятна на костлявых руках.

Я позвал ее в последний раз и выбежал во двор. В пристроенном к лачуге курятнике отчаянно кудахтали и били крыльями куры. Всегда спокойная корова, теперь мычала и ломилась в дверь сарая. Я решил не спрашивать разрешения у Марты и сам выпустил кур. Они суматошно выскочили наружу и, яростно размахивая крыльями, пытались подняться в воздух. Корове удалось выломать дверь. Она отошла подальше от огня и продолжала меланхолично жевать.

К этому времени внутренности лачуги превратились в топку. Огонь выплескивался наружу через окна и щели. Соломенная крыша густо дымила. Я восхищался Мартой. Неужели ей действительно было все равно? Или заклинания и заговоры защищали ее от огня, испепеляющего все вокруг?

Она до сих пор не вышла. Жара становилась непереносимой, и мне пришлось отойти в дальний угол двора. Огонь уже перекинулся на курятник и коровник. Множество потревоженных пожаром крыс в панике бежало со двора. Из темноты на огонь уставились желтые кошачьи глаза.

Марта так и не вышла, но я все же верил, что она цела и невредима. Но когда одна из стен, обрушившись, обнажила обугленные внутренности лачуги, я начал сомневаться, что когда-нибудь снова ее увижу.

Мне показалось, что вместе с клубами дыма, в небо взметнулась странная продолговатая тень. Что это было? Может, это душа Марты спасалась на небеса? Или она воскресла в огне и, сбросив старую высохшую кожу, улетела на огненном помеле, как ведьма, о которой мне рассказывала мама?

Я завороженно уставился на искры и пламя. К действительности меня вернули мужские голоса и собачий лай. Приближались крестьяне. Марта предостерегала меня, что если деревенские найдут меня, то утопят, как слепого котенка, или зарубят топором.

Только когда в сполохах огня появились человеческие фигуры, я помчался прочь. Люди не заметили меня. Я мчался как сумасшедший, спотыкаясь о невидимые в темноте пни и колючие кусты. В конце концов я скатился в лощину. Я долго слышал отдаленные голоса людей и грохот падающих стен, а потом заснул.

Проснулся я рано утром, окоченев от холода. Над лощиной висела пелена тумана, словно огромная паутина. Я взобрался наверх. Струйки дыма и редкие язычки пламени вырывались из груды головешек и угольев, которая раньше была лачугой Марты.

Вокруг было тихо. Я был уверен, что вот сейчас здесь, в лощине, встречусь с родителями, ведь даже вдали от меня они не могли не узнать о случившейся беде. Ведь я был их сыном. Для чего же нужны родители, как не для того, чтобы выручать своих детей из опасности?

Я позвал родителей, чтобы не разминуться с ними. Но никто не откликнулся.

Я устал, замерз и проголодался. Я не знал, что делать и куда идти. Родители все не приходили.

Я стал дрожать и меня вырвало. Нужно было найти людей. Нужно было идти в деревню.

Осторожно ступая исцарапанными ногами по жухлой осенней траве, я поковылял к виднеющейся вдали деревне.

Моих родителей нигде не было. Я побежал через поле к деревне. На перекрестке стояло подгнившее распятие, когда-то окрашенное голубым. Наверху креста висела икона, едва различимые заплаканные глаза святого вглядывались в опустевшие поля, в восходящее солнце. На перекладине креста сидела серая птица. Заметив меня, она взмахнула крыльями и исчезла.

Ветерок доносил через поля запах пожарища. Тонкая струя дыма тянулась от остывающих руин в холодное осеннее небо.

Дрожа от страха и холода, я вошел в деревню. По обеим сторонам разбитой грунтовой дороги стояли крытые соломой, наполовину погрузившиеся в землю, лачуги с заколоченными досками окнами.

Завидев меня, деревенские собаки залаяли из-за оград и начали рваться с привязи. Боясь пошевелиться, я замер на середине дороги, ожидая, что собаки в любой момент набросятся на меня.

Внезапно я понял, что моих родителей здесь нет и никогда не будет. Это ужасное открытие потрясло меня. Я сел в грязь и зарыдал, призывая на помощь отца, маму и даже няню.

Меня окружила толпа мужчин и женщин, которые разговаривали на непонятном мне языке. Некоторые придерживали рычащих и рвущихся ко мне псов.

Кто-то ткнул меня сзади граблями. Я отпрянул в сторону. Еще кто-то кольнул меня острыми вилами. Громко вскрикнув, я отпрыгнул в другую сторону.

Толпа оживилась. В меня угодил камень. Я лежал ничком, не думая, что будет дальше. Меня забрасывали сухими коровьими лепешками, гнилым картофелем, огрызками яблок, пригоршнями грязи и мелкими камешками. Я закрыл лицо ладонями и рыдал в дорожную пыль.