Белладонна - Карен Молинэ Страница 3

Стояла весна 1935 года, ранняя лондонская весна, почки на деревьях только начали набухать. Ей было всего лишь восемнадцать, и она совсем не знала жизни. Она приехала в гости к своей кузине Джун, сбросив, наконец, утомительное бремя воспитания. Жизнь расстилалась перед ней прямой широкой дорогой, полная смутных мечтаний и девичьих надежд. Вот тогда-то, в туманных мартовских сумерках, ей и выпало несчастье оказаться на пути человека по имени Генри Хогарт. Так, по крайней мере, он себя называл.

Генри Хогарт. Один только звук этого имени воскрешает в памяти водоворот чудовищных событий. Одна только мысль о нем и о том зле, начало которому он положил, заставляет приступить к рассказу о моей несравненной Белладонне.

О, сладкий, сладкий яд!

Лондон, март — май 1935 года

Все женщины — шлюхи, — говорил Хогарт. Он пришел в их тесную квартирку на чашку чая. При этих словах глаза Джун округлились, как блюдечки с молоком, которые ставят для кошки. Ее кузина, тихонько сидевшая в уголке, подняла глаза от книги.

— Генри Хогарт, — захихикала Джун, — вы говорите такие ужасные вещи. Я вам не верю.

— Но это правда, моя дорогая Джун, — возразил он. — Женщина начинает вести себя как шлюха с самого раннего детства. Вспомните, как маленькая девочка, хлопая ресницами, смотрит на отца. Он тает, будто воск, и дражайшая крошка может из него веревки вить, правда? Чем больше любви она выказывает, тем больше получает взамен. Ага, говорит она себе. Если я люблю папочку, он приносит мне подарки. Потом девочка начинает испытывать свои чары на других мужчинах в семье. И узнает, что из них тоже можно вить веревки. И так далее. В конце концов все мужчины оказываются у нее на крючке.

— Но при чем здесь шлюхи? — спросила кузина Джун. — Какое отношение это имеет к ним?

Хогарт щелчком стряхнул с пиджака мельчайшую пылинку. Он был очень щепетилен в одежде и всегда жаловался на портного. Потом улыбнулся.

— Самое прямое, — ответил он. — Девочки начинают понимать, что парочка нехитрых женских уловок без труда принесет им все, чего они желают. Мужа, дом — все что угодно. Они стремятся продавать себя в обмен на беззаботную жизнь. И всему этому они учатся, сидя на коленях у дорогого папочки.

— Я не училась этому у папы, — сказала кузина.

— Твой отец был пьяницей, — воскликнула Джун. Она не понимала, о чем идет разговор, а значит, он ей не нравился. Эта тема ее совершенно не интересовала.

— Женщины боятся собственных желаний, — продолжал Хогарт. — Потому что эти желания слишком сильны для них, захлестывают с головой. Я имею в виду сексуальные желания. Следовательно, продаваясь, женщины обманывают самих себя. Ради видимой беззаботности они продают свою свободу. — Он поежился. — По мне, пугающая сделка.

— Потому вы и не женаты? — спросила кузина.

— Это одна из многих причин, — ответил он. — Я всегда в движении. Не могу связывать себя узами брака. «Мужчина многое потерял, если никогда не просыпался в незнакомой постели возле женщины, которой он никогда не видел, если никогда не покидал борделя на заре, мечтая броситься с моста в реку из чисто физического отвращения к жизни». Флобер, разумеется.

Хогарт всегда кого-нибудь цитировал. Особенно французов. От этого Джун теряла терпение. Она не знала, кто такой Флобер, и не понимала, о чем говорит Хогарт.

— Если бы я хоть раз сделал роковой шаг в сторону семейных отношений, — продолжал Хогарт, — мне бы никогда не выпало счастья познакомиться с очаровательной мисс Джун Никерсон.

— О, Хогарт! — воскликнула Джун. — Вы говорите такие приятные вещи.

— Мне не кажется, что ваше мнение о женщинах можно назвать приятным, — ответила ее кузина.

— Нет, ничего подобного, — возразил Хогарт. — Когда-нибудь вы поймете, моя радость, что приятные слова ни к чему не приведут. Приятный человек ничего не добьется. И тот, кто будет следовать условностям, тоже.

Кузине казалось, что он говорит это только для нее, будто проверяет, годится ли она для чего-то важного, и при этом минует Джун, потому что знает — она все равно не способна ничего понять.

— Как, например, вы поступили бы, если бы вам представилась возможность получить что-то значительное, роскошное, если бы за этим нужно было только протянуть руку и взять? — спросил Хогарт, глядя прямо на нее. — Если бы вы могли полностью изменить свою жизнь. И для этого нужно было бы сделать всего один шаг в неизвестность.

По ее телу пробежала дрожь. Странное предчувствие. Не преувеличивай, сказала она себе. Это всего лишь пустая болтовня. Хогарт ведет ничего не значащий разговор с двумя впечатлительными американскими девчонками, которые делают вид, будто умудрены в лондонской светской жизни.

— Я бы ухватилась за эту возможность, — тотчас ответила Джун. — Я бы ее не упустила.

— Да, моя дорогая Джун. Я всегда знал, что вы храбрая крошка, — поклонился Хогарт. — А вы?

— О, она сама не знает, чего хочет! — запротестовала Джун. — Вы не добьетесь от нее прямого ответа.

Но ей показалось, что Хогарт знает ее ответ. Он слегка кивнул, так, что заметить могла только она одна. А Джун ему совсем не нравится. Это внезапное озарение нахлынуло на нее, как послеобеденный дождь в Кенсингтонском саду. Он терпел Джун только потому, что был заинтересован в ней, ее кузине. Она не отвечала ему взаимностью; и он совсем не намеревался соблазнять ее. Это было нечто иное. Она не понимала, что это за чувство. За все свои юные годы она ни разу не встречала людей, похожих на него. Но знать, что она заинтересовала такого мужчину, как Хогарт, было очень лестно.

— Прикосновение запретного обостряет чувства, — сказал Хогарт.

Джун нахмурилась. Честное слово, с языка Хогарта иногда слетают такие непонятные вещи.

— Да, прикосновение запретного, — продолжал он. — Понимаете, моя дорогая Джун, в такой окольной витиеватой манере я приглашаю вас на изысканнейший костюмированный бал. Праздник в сельском доме. Самое выдающееся событие сезона.

— Ой, как интересно! — вскричала Джун. — В Лондоне ужасная скука. Все время дождь, пасмурно, сыро, ужасно скучно. И так целыми днями, с тех пор, как я приехала сюда, с тех пор, как в прошлом месяце приехала она. А ей обязательно с нами идти? Посмотрите на нее, не отрывает носа от своей глупой книги. Такая скука.

— Конечно, ваша кузина тоже должна пойти, — ответил Хогарт. — Мы не можем пойти без нее. Ее прелестные зеленые глаза ослепят всех гостей.

Эти слова совсем не понравились Джун. Она надула губки. Джун любила надувать губки, когда жаловалась. Но здесь, в Лондоне, ей не обойтись без кузины, хотя Джун и считала, что девчонка не проявляет должной благодарности. Когда рядом с Джун была девушка ее возраста, ей было проще выходить в свет, появляться на людях. Такие, как Хогарт, больше интересуются пыльными статуями да всяким старьем в музеях. Ну кого еще встретишь в музее, кроме старых скучных туристов?