Хуш. Роман одной недели - Ильдар Абузяров Страница 3

«Смол таун бой», – поется в английской песне, что сейчас надрывно льется из динамика подвального немецкого магазина, мимо которого я прохожу. «Провинциальный веснушчатый паренек» по-нашему, которому судьба уготовила прыгать-порхать с цветка на цветок своих фантазий и собирать их магический нектар.

Но однажды, когда «настоящий полковник» назвал меня бездельником и нахлебником, а я его в ответ солдафоном – он взбесился и заявил: «Я тебе не твой отец, я тебя воспитаю настоящим мужиком». Я не выдержал и полез в драку. А потом, после того как мать отчитала меня за отчима, при этом голося так, словно хотела выгнать из меня бесов, я сбежал сюда.

4

И вот, любуясь финским модерном, смотришь на горящие огни и задаешь себе вопрос: как же меня угораздило приехать в самый красивый город мира? На самом деле вначале я собирался сбежать в Финляндию. Потому что в Финляндии полный социальный пакет и мало детей. Там почти социализм и дети на вес золота. Там меня не оставят на улице, а в каком-нибудь теплом белом кабинете с лампами дневного освещения я сделаю вид, что у меня шок и что я не умею говорить и не помню, откуда приехал. Притворюсь временно глухонемым и потерявшим память.

И тогда меня оставят на какое-то время, за которое я выучу язык. А если на мои фото никто не откликнется, то меня с радостью сделают финном. Сначала определят в интернат, а потом пристроят в какую-нибудь семью.

А если мне не понравится, то я из Финляндии могу сбежать в любую страну Европы. Например, в Швецию, где, как известно, социализм и права детей эмигрантам приравнены к коренным чадам, – в космополитический Гетеборг.

Так я думал, изучая карту и покупая билет на поезд Нижний – Москва. Я только что получил аттестат с одними пятерками и золотую медаль. В школе я два раза перепрыгнул через класс, и моим любимым предметом была география. Где-то в Малой Вишере я собирался пересесть на петрозаводский или мурманский поезд. Но в Москве мне не удалось купить билет, и до Твери я добирался на собаках, а из Твери в Вышний Волочок, а из Волочка почти волоком на стальном пузе электрички до Бологого, где я познакомился и разболтался с одним пареньком. Так мы и болтали от самого Бологого до Окуловки. А уже от Окуловки, считай, один нырок в шпальные волны – до станции Малая Вишера, где я пересел на мурманский, следовавший через Петрозаводск. Помню, в Малой Вишере меня поразило то, что молодежь приходит на станцию тусоваться. Потому что это самое интересное место.

5

В поезде было полно народа, ехавшего в Карелию прекрасно провести свой отпуск. В основном, интеллигентные москвичи с детьми и рюкзаками. Много еды, и красные спортивные костюмы, и мягкие тапочки, как в лучших домах Европы. Даже от их плацкартных купе, которые, как проходной двор, веяло тихим домашним уютом. Они ехали на природу и были по-семейному счастливы. У них было так много туристского снаряжения и всяких необходимых вещей, что думаю, они даже из чистого поля или леса собирались сделать прекрасный, уютный домик для своих чад.

Ох, как я завидовал их семейному шумно-суетливому счастью! Я даже хотел украсть палатку, но вовремя одумался.

Ранним утром я был в Петрозаводске, где намеревался купить билет на электричку до пограничного пункта Костамукша. Из Костамукшы я собирался бегом пересечь границу. Я с детства очень быстро бегал на длинные дистанции, хорошо ориентировался в лесу и прятался.

Но билет мне не продали, сказав, что продают по пропускам. Что Костамукша закрытая территория.

– А как мне попасть к родственникам?

– Через ФСБ. Они свяжутся с вашими родственниками и выпишут вам пропуск.

А поскольку делать мне было до вечера нечего и единственным из моих знакомых в этом городе теперь было ФСБ, я решил попытать счастья.

6

Электричка до Костамукши отходила часов в восемь. И я на всякий случай на шару зашел в здание ФСБ и позвонил снизу по шаровому телефону в указанный отдел. Вдруг им будет лень узнавать – и мне тут же выпишут пропуск?

– Как, вы говорите, фамилия ваших родственников? – ответила трубка, когда по подсказке дежурного я набрал нужный номер и что-то неразборчиво пробубнил.

– Петровы, – ответил я только потому, что со школы помнил, что Петровы – одна из самых распространенных в России фамилий.

– А телефон не знаете?

– Нет.

– Перезвоните через пару часов. Мы с ними попробуем связаться. – Так я впервые узнал, что такое ФСБ. ФСБ – сухая организация в сером прямом бушлате большого серого здания. Этакий коллежский асессор в серой шинели, что мешает встречаться родственникам. Где бы, в каких бы городах, я потом ни был, везде эта серая выправка гигантского дома. Казенный, как мой «отчим дом».

– Ну что? – спросил дежурный, подозрительно глядя на меня. Он был, как и мой отчим, одет в военную форму.

– Сказали, чтобы позвонил позже! – ответил я. – Пойду пока покурю.

Разумеется, через час я перезванивать не стал. А направился прямиком на вокзал. Я вполне сходил за туриста. В рюкзаке-ранце у меня было припасено несколько банок консервов. Буханка черного, походный нож, спички и солонка с солью. Бутыль питьевой воды. Вполне достаточно, чтобы продержаться в лесу несколько дней.

На вокзал в Петрозаводске я шел по карте. Я вообще ориентировался в своем побеге по картам. И по ним мне, кровь из носу, нужно было добраться до Костамукши – ягодного края. До моей земляничной поляны. Коста – это я знал по названию пригорода Нижнего «Кстово» – ягодное место. Отсюда, возможно, и костяника и Костомукша. А уже оттуда, из моей Костамукши, лесом, лесом, ягодными и грибными местами до самой границы.

7

Но, к моему ужасу, на вокзале я обнаружил, что то, что мне виделось, как обычная областная электричка, оказалось не совсем обычным поездом с дежурившими у вагонов проводниками в такой же зеленой, как у пограничников, форме. Проводники внимательно проверяли билеты, пропуска и паспорта.

И тогда, не зная, что делать, в отчаянии я решил ехать на свою земляничную поляну на крыше поезда. Я лихо вскарабкался между вагонами по резиновым боксам. Меня вдохновили вестерны и «Неуловимые мстители». Ведь я тоже собирался на дикий Запад. Чувство мести и неизбежного торжества справедливости переполняло меня, особенно когда поезд качнулся и тронулся, а я убедился, что остался незамеченным.

Но мой пыл очень быстро начал остывать, по мере того как поезд набирал скорость. То ли кино врет, то ли скорости изменились. Пронизывающий ветер сбил с меня спесь и выдул все романтические картинки из головы. Он пришиб меня к крыше вагона. Я лег за небольшую выпуклость воздухозаборника и ухватился за него руками.

Я лежал, прижав голову, около полутора часов, пока состав не остановился на каком-то из полустанков. Это было отдушиной. Я очень сильно замерз, пальцы мои закостенели. Ветер был такой силы, что я захлебывался. А теперь у меня появилась возможность размять пальцы и перевести дух. Я поднял голову, осмотрелся и увидел, что мы стоим на разъезде среди других поездов и железнодорожных построек.