Бисер - Яна Гривковская Страница 3

Добро пожаловать в мир скучной повседневной бытийности, где ваша жизнь не возымеет существенных отличий после смерти.

Проще всего оставить все как есть, условившись на паллиативном варианте: приставка «пере» в слове «перемены» легко меняется на приставку «из». Так и произошло с Ником. Когда ему надоедает поглощать виагру на завтрак, обед и ужин, он разыгрывает перед женой классический цирковой отрывок: ссорится с ней из-за какой-нибудь мелочи и слинивает на несколько недель из дому под предлогом развеивания стресса, чтобы насладиться сверкающим, грохочущим водопадом чувств к любовнице, где брызги желания разбиваются о камни непредсказуемости.

Мечтаю о дне, когда мой пожилой рыцарь в хромированных доспехах наберется смелости и расстанется с супругой…

«Дорогая жена, я бросаю тебя и наших восьмерых детей и ухожу к непонятной девушке, которая бросит меня через несколько лет, когда у меня окончательно перестанет вставать».

Думаете, он когда-нибудь променяет камин с клетчатым пледом и креслом-качалкой на меня? Конечно нет. Ведь самое важное для него — это секунда. Секунда, когда он сделает последний вздох. Когда перед его глазами пролетит вся жизнь, когда в последний раз он почувствует тепло рук близких людей, когда его семья со слезами на глазах проводит его в небесную командировку…

И постоянно думает о ней. Все события недели он знает наперед. Каждый день он видит в зеркале свои погасшие глаза и разыскивает способы себя развеселить, дабы проверить умение испытывать радость. Вся его жизнь сконцентрировалась на поиске инструментов, искусственно вызывающих волнение. Например, недавно он разыскивал причину, отчего ему можно было бы умереть. Но поиски рака с метастазами так и не увенчались успехом.

Футбольные клубы, экстремальные виды спорта, покупка дорогих картин на аукционах, острова в Тихом океане, дома в Париже, в Лондоне, в Лос-Анджелесе, в Монте-Карло, в тридесятом царстве, на Луне, у черта на рогах — все это прекрасные способы временно сублимировать мысли о своей скорой кончине.

В свои сорок шесть Ник считает себя старым, страшным и никому не нужным. Сжав в руке секундомер, он каждый день просчитывает предполагаемое количество лет до наступления смерти.

Он любит рассказывать, что, когда ему было 25, в его голову приходили светлые и радостные идеи: «Ничего страшного, что сейчас моя жизнь скучна. Это из-за того, что у меня нет денег. Вот когда я разбогатею, тогда начнется реальная сказка…»

И вот, сто пятьдесят лет спустя, мечта сбывается. И тут он начинает подозревать, что ничего в его жизни не меняется: дышит он все тем же носом, глотает тем же горлом и спать он может одновременно только на одной постели.

Так где же сказка? Почему он все так же тоскливо воет на зеленую луну, сидя на своих акциях?

В такую ловушку попадают все успешные люди. Первую половину жизни они борются за свободу, а оставшуюся половину проводят в узничестве собственной тюрьмы, где не бывает амнистий.

Бодрящий дневной пейзаж со стометрового балкона периодически рождает ощущение, что жизнь еще не окончена. Но вот он, очередной заход солнца. Строго по расписанию. Всякий раз он парализует надежды, напоминая, что ни на что не осталось времени. Это и есть настоящая единственная жизнь, которая безжалостно пролетела, словно пятиминутная репетиция.

Мы не в силах остановить время. Оно несется со скоростью звука. Мы рождаемся живыми могилами и с каждой секундой высыхаем, как несчастное Аральское море. Все вокруг напоминает нам о скором уходе: часы, памятные даты, календари, дни рождения, Новый год, «мерри кристмас» и прочие счетчики смерти. Внутренний голос каждый раз говорит: «Эй, вот и еще один год прошел, тебе осталось жить на 365 дней меньше, отметь это у себя в органайзере!»

И мы послушно берем ручки и помечаем, сколько нам осталось, чтобы, наконец, превратиться в трупы…

Я многое потеряла, не отравив Ника в день нашего знакомства. Каждый раз меня от него трясет. Он — потрясающий мужчина. С другой стороны, я рада, что этот человек появился на моем пути, ведь теперь за свои грехи я отвечу при жизни, посмертный ад мне больше не понадобится.

Сказать, что у него отвратительный характер, значит, ничего не сказать. Желание управлять миром поразило мозг Ленина и Гитлера, и Ник, как выдающийся диктатор, тоже не забыл перенять этот маразм.

Я всегда ценила его умение делать слона из яйцеклетки. Для своего триумфатора я не смогла выбрать более подходящего прозвища, чем водный Планктон, при ссоре — Нанопланктон, что в обоих случаях звучит как Тоник. Во мне же он разглядел Инфузорию в туфельках, или просто Зозо, завершающую гармонию нашего буржуазного дуэта. Если мы начинаем называть друг друга по имени, это является признаком чудовищной ссоры, которая никогда не бывает скучной ни для нас, ни для окружающих, особенно для тех, кто не успел отбежать, спасаясь от перестрела.

У нашей любви нет границ: в ее необъятных просторах мирские ценности меркнут, и размазанные по стенке мозги соседа, случайно проходившего мимо, выглядят весьма незначительно.

Очевидно, любовь к Тонику была подарена мне богом, правда, в качестве какого наказания, я пока не выяснила. Любить Тоника — все равно что играть главную роль в голливудском блокбастере, где занимательная часть событий разворачивается на минном поле с применением тяжелой артиллерии.

Наши отношения особенные, их невозможно отнести ни к одному из существующих видов чувств на земле. Они поддерживаются на уровне тончайших импульсов из глубины подсознания, скрытых от любых радаров…

Наш симбиоз идеален. Тоник не просто дарит мне эмоции, он их разрабатывает! Он мой движок, а я его турбина. Надеюсь, мы никогда не устанем от наших межгалактических войн. Мы смогли бы прожить вместе всю жизнь. И умереть в один день. Из-за того, что поубиваем друг друга…

Представьте такую картину: за окнами глубокая ночь, все тихо. Внезапно Тоник открывает глаза и видит перед собой ломаные линии человеческой тени, сидящей в роскошном пышном кресле посреди черной комнаты. Неправдоподобная отчетливость происходящего вызывает в Нике жуткий страх. Дрожащими руками он накрывает лицо одеялом. Кровь высыхает в жилах…

Внезапно загораются прожекторы. Яркие лучи озаряют комнату. Перед кроватью Ника предстает образ пожилого мужчины в элегантном темном костюме. Развалившись на алой бархатной обивке кресла, он нагло запрокидывает правую голень на левое колено и, расплывшись в самодовольной улыбке, не спеша прикуривает сигару: «Гейтс. Билл Гейтс! Зови меня просто Билли».

Выпуская дым лохматыми колечками, он откашливается, вальяжно приподнимается с кресла и, выйдя в полный рост под яркие лучи софитов, начинает совершать неторопливый променад по комнате:

«Я вырос обычным мальчиком, которого долгое время никто не замечал. Моя империя была создана с пустого места, однако на сегодняшний день ей нет аналогов во всем мире…»