Последний предел - Даниэль Кельман Страница 3

Вот и отель. Он на ощупь продвигался вдоль наклонной стены, приближаясь к черному ходу. Вряд ли кто-то попадется навстречу, вероятность очень мала: сезон уже закончился, отдыхающих и след простыл, здесь жили только участники конгресса, которые все сейчас находились в большом зале, рисовали человечков, спали с открытыми глазами, поправляли очки и думали о своем, а может, вообще ни о чем не думали. Служащие отеля готовили ужин. Юлиан отыскал дверь. Рванул ее и очутился в узком коридоре, где пахло аммиаком и канализацией.

Теперь все зависело от того, удастся ли незамеченным проникнуть в номер. Сердце сильно колотилось; он еще не обсох. И теперь ступал босиком по полу, холодному и грязному, стояла невыносимая вонь. Наконец показался вход на лестницу. Юлиан зашарил в поисках выключателя, но, не найдя, решил подниматься в темноте. Со второго этажа доносились голоса, звуки приближающихся и удаляющихся шагов. Он заспешил дальше.

Третий. Проход, двери слева и справа; о, как приятно идти по ковру. Юлиан крепко закрыл глаза, потом открыл, на секунду лампы приняли свои обычные формы, но вскоре снова расплылись светлыми пятнами. Номера: вон там три, ноль… Ну конечно же, все на этом этаже начиналось с тройки. Четыре, пять, семь, где же девять? Он нашел замочную скважину, чиркнул по медной обивке, раз и еще раз, в конце коридора распахнулась дверь. Он закрыл глаза, нащупал бородку ключа, — только спокойно, подумал он, главное, спокойно, — справился с замком, шатаясь, прошел внутрь и закрыл за собой дверь.

Опустился на кровать и обхватил голову руками. Встал, сел. Снова поднялся. На столе лежали бумажник, пустой блокнот с ненаписанным докладом, две авторучки, часы. Он заглянул в бумажник. Денег хватит за глаза: отправляясь в путешествие, он всегда менял слишком много, на всякий пожарный, хотя и очень смутно его себе представлял, но именно сейчас это оказалось весьма кстати. В другом отделении все еще торчала их фотография: его и Андреа. Сделанная несколько месяцев назад в загородном пансионе, где они провели дождливые выходные: дни, тягучие как резина, дальние прогулки, бесконечные вечера перед телевизором, а ночью, если вообще удавалось на пару часов задремать, одни и те же сны о пустынях и барханах под многими солнцами, об изменчивом море.

Юлиан побрел в ванную и вытерся насухо. Сейчас не время простужаться! Он не то чтобы решился, он, скорее, поверил, не то чтобы поверил, а, скорее, ясно представил, что пойдет на это.

Юлиан оделся. Брюки, рубашка и свитер, пиджак остался в шкафу, его отсутствие могло вызвать подозрения. К счастью, с собой была вторая пара обуви. Он вытащил из бумажника две купюры — на поезд должно хватить, а как подступиться к остальным сбережениям, придумает потом. Взял ключ от квартиры, положил паспорт рядом с бумажником, часами и фотографией.

Выглянул в окно. Уже смеркалось, холмы тенями укладывались под небом, в воде таяли последние отблески вечерней зари. И медленно плыли лодки, на одинаковом друг от друга расстоянии, словно что-то искали. Но не его — пока не его. Под окном мужчина опустился перед машиной на колени. Юлиан обернулся. В зеркале на стене увидел кровать, стол, открытую дверь в ванную. Зазвонил телефон.

Рука потянулась к аппарату, но Юлиан успел отдернуть ее назад; раздался новый звонок. Он посмотрел на телефон, потом в окно, на потолок; телефон опять зазвонил. Юлиан схватил плавки, распахнул дверь, вышел, вынул ключ, добрался до лестницы и стал спускаться. Заслышав голоса, остановился, но они удалялись; он бегом спустился на первый этаж. Потом прямо по коридору — налево! Толкнул дверь и оказался на воле.

Теплый и сухой воздух погладил его по лицу; вскоре совсем стемнеет. Юлиан зажал плавки под мышкой. Со стороны выглядело, наверное, очень смешно, но человек возле машины не обращал на него никакого внимания. Юлиан медленно повернулся, определил направление и побежал, рассчитывая через двадцать минут попасть на вокзал.

Внизу мелькали ботинки, под ногами ощущалась твердая земля. Совсем рядом проплывали пинии, похожие на темные колонны; его обогнал автомобиль: две задние фары съеживались, еще видны — и вот уже нет. Тело казалось невесомым, дыхание равномерным, вот так бы и бежать всегда. Не важно куда. Главное, дальше и дальше.

первые он убежал из дому еще одиннадцатилетним мальчиком. Утро тогда выдалось обыкновенное. Его разбудил будильник, зазвеневший словно во сне, но уже через секунду ставший реальностью. А потом и сон ускользнул из памяти, и все пути назад оказались отрезаны.

Остались только горький привкус во рту да болезненная сухость в горле. Полоски света на жалюзи, на шкафу пластмассовый космический корабль с наведенными пушками, над ним — рисунок звездных войн, прикрепленный кнопками пару месяцев назад. Потом рутинный поход в ванную: ковер, мягкий под босыми ногами, отцовская электробритва, мамины флакончики с духами, лопнувший кафель и трещина, которую он всякий раз, чистя зубы, тупо разглядывал.

Мать, как всегда, спала долго, брат уже ушел в школу, отец трудился в конторе. А пес сдох полгода назад: еще не верилось, что его больше нет, ни здесь, ни где-нибудь еще, что его место вообще не в здешнем мире. Он — и так изо дня в день — залил хлопья молоком, прислушиваясь к хрусту, с которым те превращались в кашу. Съел несколько ложек, потом поднялся, собрал сумку, стараясь не забыть чего-нибудь важного, правда до сих пор это удавалось лишь изредка. Сумка получилась тяжеленная, и перекинуть ее через плечо оказалось мучительной пыткой. Дверь захлопнулась за ним на замок.

Еще не рассвело, солнце ожидалось только через полчаса. Впереди лежала куча сухих листьев; Юлиан рассек ее в самой середине, ему нравилось, как разлеталась во все стороны листва. Чтобы успеть на трамвай, пришлось пробежаться; откашливаясь, он забрался в вагон, стараясь не смотреть на Петера Больберга с круглым родимым пятном на лбу, который сидел в последнем ряду и ухмылялся. По дороге Юлиан чуть не заснул: за окном колыхались стены домов, плакаты, фонари, какие-то неправдоподобные в холодном утреннем свете.

Он сошел на остановке и окинул взглядом фасад школы. Черная от дождя каменная ограда, с трудом поддающаяся входная дверь, линолеум, запах пропотевших свитеров и моющих средств. Первый урок, математика. Доктор Мёльбранд, усатый и шепелявый, да еще с трясущимися на фоне доски руками: а там цифры, с привкусом старого сухаря, если их вполголоса повторять. А потом буквы, уж очень прямые, уж очень аккуратные, не похожие на настоящие. Из губки бежала темная водичка, медленно заливая маленькую металлическую полочку; за окном качалась листва, под партой нащупывались приклеенные и с годами окаменевшие жвачки, стрелки настенных часов бесконечно медленно тащились по кругу. Еще восемь лет сюда ходить, да это же целая жизнь, хоть он, как ему казалось, и жил всегда. «Туле, — объясняла учительница немецкого, — раньше так называли самую отдаленную часть земли. Ultima Thule, последний предел. В наше время Туле отождествляют с Норвегией, вы знаете, где находится Норвегия? На географических картах неизведанные земли помечали надписью „Hie sunt dragones“, что значит „Здесь живут драконы“, но сегодня в это уже никто не верит, драконов не существует, и все земли исследованы. На послезавтра выучить стихотворение „Король жил в Фуле дальной“ [1], а потом вы мне объясните…» Ее перебил звонок, и хотя Юлиан продолжал сидеть, подавшись вперед и весь внимание, учительница молчала.