Экипаж - Даниил Любимов Страница 3

– Говорил же, обходить надо! – сквозь зубы процедил Гущин.

– Что ты говорил? Не слышал – начальство приказало! – зло отозвался командир. – Если хочешь, иди вон и спорь с ним!

Он кивнул за спину, на дверь, ведущую в салон самолета, откуда тут же, словно услышав их разговор, показался Сокол. Он с трудом держался на ногах: его подкидывало на виражах, совершаемых самолетом.

– Вы бы понежнее! Машины побьете, – недовольно сказал он и спросил: – Скоро мы?

– Придется уходить на запасной аэродром, – вместо ответа сказал командир.

– Отставить! – тут же возразил Сокол. – Так не пойдет! У тебя задание.

– У меня гроза, – не поворачиваясь, произнес командир.

Словно в подтверждение серьезности ситуации самолет тряхнуло так сильно, что подбросило всех, включая пилотов. Сокол едва устоял на ногах и выругался.

Гроза эта возникла так некстати! Джипы во что бы то ни стало нужно было довезти в целости и сохранности. Он, Сокол, еще две недели назад пообещал главному прокурору области Корзуну преподнести их в подарок его дочери на свадьбу. Собственно, это был даже не подарок, а оплата услуг Корзуна, сыгравшего главную роль в получении Соколом нового чина. С Корзуном Сокола связывало давнее взаимовыгодное сотрудничество, налаженное усилиями последнего. Сколько нервов, времени, денег потратил Сокол, сколько устраивал для прокурора попоек с деликатесами, ледяной водкой и коньяком отменного качества, заканчивавшимися банькой и девочками, сколько дорогих подарков передарил – не сосчитать! Словом, прикармливал долго. Ну да ладно, оно того стоило. Корзун отработал все честно: звонил куда следует – и Сокол получал то внеочередное звание, то новенькую ведомственную квартиру с правом перехода в собственность, то бесплатные путевки в лучшие санатории на всю семью…

Нынешнее повышение было как нельзя кстати для Сокола, поскольку за ним предполагался следующий этап – перевод сына в Москву с устройством на хорошую должность с приличным окладом. Сын Юрка в будущем году оканчивал юридический институт и, конечно, делать в этой дыре ему было нечего. Главной целью была столица, куда следом и сам Сокол надеялся перебраться, и тут без протекции Корзуна не обойтись. И джипы должны были послужить не только платой за новую должность Сокола, но и авансом за помощь Юрке. И теперь из-за какой-то дурацкой грозы все может пойти прахом!

– Товарищ командир! – послышалось сзади.

В кабину заглядывал перепуганный солдат Федосеев.

– Чего тебе? – спросил Сокол.

Федосеев показал дрожащей рукой назад и проговорил:

– Там в контейнере кто-то есть.

Командир покосился на Гущина и коротко приказал:

– Иди проверь.

Гущин поднялся, оставляя командира одного в кабине, и вместе с Федосеевым и Соколом прошел в трюм.

– Вон там, – ткнул пальцем Федосеев.

Гущин подошел к контейнеру, на который показывал солдат, и приложил ухо к холодной металлической стенке. Он ничего не мог различить сквозь стоявший вокруг оглушительный грохот. Гущин оторвал голову от контейнера, и вовремя: самолет резко швырнуло вбок. Гущин с трудом удержал равновесие, Федосеев упал. Краем глаза Гущин заметил, как дернулся стоявший на стапеле один из джипов и поехал вперед. Налитая железом громадина легко скользнула со стапеля, будто пушинка, и со стремительной силой полетела прямо на Сокола…

В один прыжок Гущин оказался рядом и успел оттолкнуть его. Джип пронесся мимо и врезался в контейнер, вспоров металлическую обивку, будто лезвием. Дверцы раскрылись, и на пол грудой повалились глазастые пластмассовые куклы. Они таращили выпуклые неживые глаза и нестройно повторяли полуоткрытыми ртами: «Ма-ама!» – похожее на кошачье мяуканье.

В трюме было темно, в отсвете сверкнувшей молнии Гущин едва сумел различить гневное лицо Сокола. Он что-то кричал, но невозможно было понять ни слова. Растерянный, насмерть перепуганный Федосеев во все глаза наблюдал за происходящим, не зная, что делать.

Прокатился длинный сотрясающий раскат грома, разорвавшийся над самым ухом. Гущин побледнел: ему показалось, что разряд попал в самолет. Машину подбросило в воздухе, швырнуло в сторону.

Наплевав на все остальное, Гущин рванулся по ходившему ходуном полу в кабину, где командир оставался наедине с разбушевавшейся грозой. Едва не упав, он вбежал внутрь и сел на свое место. Тряска была безумная, руль едва не выскакивал из рук.

Сокол застрял в проеме двери и пытался устоять там, обеими руками схватившись за боковины.

– Не могу удержать! – в отчаянии прокричал командир Гущину.

– Управление принял! – Гущин перехватил руль, уловив облегчение на лице командира.

Штурвал дергался, норовил выпрыгнуть из рук, но Гущин будто намертво вцепился в него. Командир наблюдал за ним с нескрываемым страхом и надеждой, понимая в душе, что даже он, со своим опытом, не справляется с вышедшей из-под контроля машиной. Только Гущин сейчас мог ее подчинить, только на него была надежда выбраться из этой нечеловеческой болтанки.

Но сам Гущин понимал, что дело плохо. Он был классным пилотом, гением, но он не был Богом. Он мог укротить самолет, но не мог укротить неподвластную ему стихию. Лицо Гущина мрачнело все больше. Они были близки к катастрофе.

– Паша… – не поворачивая головы, обратился Гущин к командиру.

Тот догадался без продолжения. Они с Гущиным в трудных ситуациях давно научились обходиться знаками, жестами, порой понимая друг друга даже не с полуслова, а с полувзгляда. Лицо командира мгновенно осунулось. Уж если Гущин был на грани краха…

– Вперед давай! – скомандовал тем временем Сокол, с тревогой наблюдавший за действиями пилотов.

Самолет вновь швырнуло вбок. Краем глаза Гущин увидел, как из кармана кресла вывалилась коробка с конструктором «Лего», врученная ему сотрудницей фонда помощи. Эту коробку Гущин сам туда сунул для сохранности, не предполагая, чем все обернется.

– На такую грозу никто не рассчитывал, – с трудом подавляя злость, ответил Гущин Соколу. – Вот-вот свалимся.

– Я тебе свалюсь! – пригрозил Сокол, весь кипя.

Он представил себе на минуту, как падает самолет, как разбиваются в лепешку новенькие блестящие джипы, и у него лоб покрылся испариной. Именно потеря джипов, от которых сейчас зависело будущее сына, да и его самого, представлялась Соколу сейчас наибольшей бедой.

Командира, понятно, джипы так сильно не заботили. Ему просто хотелось жить. Вернуться домой из этого проклятого рейса, сесть за стол, навернуть, постанывая от удовольствия, полную тарелку горячего борща, поданного женой; выпить «с устатку», закусить ею же приготовленными маринованными огурчиками и грибочками… Жена у командира была знатная кулинарка, и почему-то мысль о том, что больше ему не доведется попробовать ее разносолов – нелепая, неуместная, – сейчас навевала на него наибольшую тоску и усиливала желание выжить. Он был простой мужик, и потребности имел такие же простые и понятные.