Губернатор - Александр Проханов Страница 3

Голос Ступина захлебнулся, словно к горлу поднялся ком боли. Плотников почувствовал, что в этом крепком, удачливом человеке есть тонкая струнка, на которой держится все его громадное дело. Его завод, его угрюмое служение. Как и в нем самом, Плотникове. Бруски заводов серо-стального цвета, что он ставил один за другим в губернии, напоминали плотную кладку, в которой не было зазора, как в крепостной стене. И это сообщало стене надежность, сообщало надежность его делу, всей его жизни. Но иногда ему казалось, что тайный зазор существует, в кладке притаилась огреха, и стена может качнуться.

Он пережил моментальную растерянность. Преодолел ее.

– Россия устоит, Федор Леонидович, что бы ни случилось. Русский народ устоит. Потому что русский народ Богу угоден.

Их нагнали вице-губернатор Притченко и главный инженер Коляда.

– Федор Леонидович, пришел факс из Италии. – Коляда протянул Ступину лист бумаги. – Бригада наладчиков вылетает из Турина.

– Я же говорил, итальянцы не подведут! Мужская дружба сильнее санкций. – Ступин водил по листу радостным взглядом.

Плотников рассматривал коричневое от несмываемого загара лицо Коляды. На нем синели яркие солнечные глаза. Такой загар бывает у металлургов, проводящих жизнь у огненных печей, а солнечная синева глаз передается по наследству от какой-нибудь ясновидящей ведуньи.

– Откуда вы к нам в губернию? – спросил Плотников.

– С Донбасса, из Мариуполя. Там теперь металлургам делать нечего. Только артиллеристам. – Синие глаза Коляды потемнели, словно из них ушло солнце.

– Устроились? Как с квартирой?

– Пока снимаю. Спасибо, завод помогает.

– Мы только что сдали коттеджный поселок. Предлагаю дом по льготной ипотеке. Владимир Спартакович, – обратился он к вице-губернатору, – поможем металлургам?

– Конечно, – бойко ответил Притченко. – Укореним металлурга. Хохол хохлу всегда поможет, – хлопнул по плечу Коляду.

Они обошли трубопрокатный цех, еще холодный и пустынный, и вернулись в горячую зону, где ревела и содрогалась печь.

– Хочу вам сделать подарок в день пуска, Федор Леонидович. Пришлю из нашего областного театра балерин. Пусть танцуют в цеху на железных плитах. Символизируют изящество и легкость наших с вами подходов.

– А может, лучше группу «Хевел металл»? – засмеялся Ступин.

Они смотрели один на другого дружелюбно и весело, два неутомимых деятеля, знающие законы русской жизни, порой невыносимо жестокие. Той жизни, которой их наградила судьба и которую им не дано поменять ни на какую иную.

Плотникову не хотелось расставаться со Ступиным:

– Может, вместе пообедаем, Федор Леонидович?

– Не смогу, Иван Митрофанович. Сейчас вылетаю в Берлин.

Они направились к выходу.

Плотников – чтобы продолжить посещение объектов в губернии. Ступин – в аэропорт, где ждал его изысканный «Фалькон», готовый мчаться в Берлин.

Проходя мимо ревущей, с малиновым зевом печи, где плескалась сталь, Плотников увидел шальную птицу. Налетела на красное зарево. Оперение стеклянно сверкнуло, загорелось, и птица, как крохотный факел, упала в печь. Птичье сердце станет биться в громадной стальной магистрали, соединяющей континенты.

Плотников наслаждался мягким шелестом шин по безупречному, недавно проложенному шоссе. Навстречу, ударяя ветром, проносились тяжеловесные фуры, похожие на стада слонов. Мелькали, как солнечные вспышки, молниеносные автомобили. В полях зеленела рожь. Холмы, то голубые, то розовые, были в полевых цветах. Тихие речки, солнечные опушки, убегавшие вдаль проселки – все это радовало и манило своей тихой доверчивой красотой. И почти незаметные, как тени облаков, появлялись и исчезали заводы. Французский цементный завод напоминал башни небольшой живописной крепости, построенной среди сосняков. Чешское фармацевтическое производство с белоснежными, стерильными цехами, в которых бесшумно работали сияющие агрегаты. Биотехнологический комплекс – серебряные цилиндры и сферы, подобие церковных куполов. Предприятия пропадали в лесах, омывались чистыми реками, возникали в лугах с колокольчиками и ромашками.

Плотников передвигался по области без охраны, без тяжеловесного джипа с сиреной и ядовитыми лиловыми вспышками. Только водитель и неизменный вице-губернатор Притченко, самый приближенный из заместителей.

– Вот бы хорошо, Иван Митрофанович, если бы Ступин пустил свой цех в декабре. Как раз к вашему дню рождения. Был бы подарок.

– Он пустит. Подарок не мне, а президенту. Трубы, дорогой Владимир Спартакович, – это оружие не менее мощное, чем тяжелые ракеты.

Теперь они приближались к поселку Копалкино. Мысль об этом удаленном поселении причиняла Плотникову страдание. Мешала воспринимать свою деятельность, как успешное преображение губернии, в которой исчезает убогость и бедность. Захолустье уступает место совершенной цивилизации.

Указатель «Копалкино» уводил с шоссе. Покинув ухоженную трассу, машина запрыгала по разбитому асфальту. Обочины были замусорены, навстречу катил какой-то нелепый, виляющий велосипедист, поля были не засеяны, зарастали молодым лесом. И только река, чистая, с синей студеной водой, радовала глаз.

Плотников испытал неприязнь к этому виляющему, должно быть пьяному, велосипедисту, к молодым осинкам, заселяющим непаханное поле, к уродливой черной махине развалившегося зернохранилища. Все это портило образ преуспевающей губернии. Образ успешного губернатора, дающего другим областям пример образцового хозяйствования.

На въезде в Копалкино на покосившихся ржавых опорах сохранилась стародавняя надпись: «Сов хоз „Красный луч“». Надпись была прострелена крупной дробью, в слове «луч» буква «л» была заменена буквой «с». Главная улица нещадно пылила, заборы покосились, дома казались обшарпанными, деревья были серыми от пыли. В кювете валялся остов «москвича» допотопной конструкции, вокруг играли неумытые дети. И опять Плотников испытал раздражение, какое испытывает садовод, увидев на цветущем дереве сухую уродливую ветку в лишайниках и коросте. И хотелось взять секатор и отсечь неживую ветвь.

Перед зданием администрации, серого силикатного цвета, с линялым триколором, собрался сход. Два десятка жителей топтались у ступенек администрации. Они казались одинаковыми, и мужчины и женщины, в мятых несвежих одеждах, словно их подняли из кроватей, где они прятались от солнца в сырой тени. Глава поселения Буравков был им под стать: в поношенном костюме, несвежей рубашке и в каком-то, попугаечного цвета, галстуке. Галстук не доставал до брюк, открывал круглое брюшко. Буравков кинулся встречать Плотникова, протягивая сразу обе руки, словно боялся не поймать начальственное рукопожатие.

– Спасибо, что приехали, Иван Митрофанович. А мы вот народ собрали. Люди хотят вас увидеть, – смущенно улыбался глава. Не отпускал большую теплую руку Плотникова, стискивая ее корявыми ладонями.