Олигархи. Богатство и власть в новой России - Дэвид Хоффман Страница 3

Но, даже следуя западным образцам, российские магнаты сохраняли уникальность. Они унаследовали страну, политическая и экономическая культура которой имеет вековые традиции подчинения власти, деспотической власти, от царей до комиссаров. Они унаследовали общество, в котором простейшие человеческие инстинкты частной инициативы и предпринимательства подавлялись на протяжении семидесяти лет и оставались только в теневой сфере. В первые годы после переноса рыночной экономики на чуждую ей почву было трудно избавиться от советского мышления.

Уникальность России заключалась и в том, что она сделала важный выбор сразу после крушения Советского Союза. Ельцин сформировал отряд радикальных молодых реформаторов, в их числе и Чубайса, которые, считая, что времени мало, всеми силами принялись крушить старую систему. Они решили сначала отпустить цены и собственность и лишь потом ввести правила и создать структуры рыночной экономики. В результате российский капитализм родился в безвоздушном пространстве, в вакууме без действующих законов, а государство было настолько ослаблено, что не могло применять имевшиеся законы. Снова и снова поднимались вопросы о сделках, заключенных этими людьми. Были ли они законными? Были ли они преступными? Ответить на эти вопросы нелегко, потому что участники сделок действовали в мире, в котором не существовало юридических или моральных сдерживающих факторов, характерных для зрелого западного общества. Тогда, в самом начале, Россия была страной, в которой не существовало главенства закона. Ложь, воровство и обман были частью повседневного бизнеса, а насилие, жестокость и принуждение — средствами достижения цели. Не оправдывая заказные убийства, неприкрытое воровство и алчные амбиции тех, кто возглавлял капиталистическую революцию в России, следует сказать, что все это происходило в условиях свободного падения, в зоне неведомого. Летом 2000 года один из российских магнатов с грустью сказал мне, что его заветная мечта с советских времен о чудесах свободного рынка, частной собственности и главенстве закона оказалась слишком примитивной.

“Потребовалось гораздо больше времени, чем мы думали, — сказал он. — И слишком много людей было убито”.

В западных странах магнаты часто использовали в своих интересах как государственный, так и частный капитал. Ротшильды были банкирами королей, Дж. П. Морган выступал в качестве посредника между английскими инвесторами и американскими железными дорогами. Но богатство первых магнатов России поначалу имело единственный источник — государство. Российские “акулы” хорошо видели и умели использовать многочисленные слабости российского государства. Они сколачивали свои состояния благодаря колоссальным несоответствиям в сфере цен, собственности и торговли, оставшимся в наследство от советской системы. За некоторыми известными исключениями, в те первые годы они не строили ничего нового. Первый урок, который им пришлось выучить, — это как делать легкие деньги, и деньги действительно приходили к ним без труда, сами собой, будто появлялись из воздуха.

В первые годы раннего капитализма шестеро героев этой книги хорошо узнали друг друга благодаря деловому партнерству, дружбе и ненависти. За постоянными конфликтами между ними с неослабным вниманием следила общественность. В сентябре 1994 года в частном клубе на холмах, возвышающихся над Москвой, некоторые из них подписали секретный пакт, в котором обещали не нападать друг на друга. Впрочем, это обещание они скоро нарушили. Они создавали союзы и выходили из них. Строили империи и старались уничтожить империи конкурентов. Все они сходились на том, что старая система потерпела крах, но относительно новой системы придерживались совершенно разных взглядов.

Чтобы понять, какой путь прошли олигархи, необходимо начать с того, с чего начали они, — с периода застоя в Советском Союзе, с дефицита и теневой экономики. Все шестеро сформировались в эпоху загнивающего социализма, в то время, когда каждый из них начал думать — и действовать — в соответствии с зарождавшейся новой системой. Первая глава этой книги посвящена годам застоя, в ней излагается точка зрения людей с улицы и представителей гибнущей системы. В следующих шести главах более подробно описывается путь каждого из главных героев в период горбачевской перестройки и в первые годы существования новой России. Остальные девять глав второй части книги посвящены оценке бурных 1990-х годов сквозь призму успехов и неудач олигархов. Это рассказ о том, как на пепелище советского коммунизма зародился хищный и неуправляемый капитализм.

Стеклянный фасад Курского вокзала возвышался в летнем мареве над толпами потных людей. Здание вокзала представляло собой гигантскую коробку из стекла и бетона: просторное, современное, даже футуристическое по своему замыслу, что должно было символизировать прогресс. Какой уж там прогресс! Пассажиры, отражавшиеся в стекле фасада, больше походили на толпу торговцев, искателей лучшей жизни, скитальцев, пытающихся выжить в условиях “развитого социализма” в Советском Союзе. Пирожки? Пиво? Мороженое? Живые цыплята? Всем этим торговали перед стеклянной стеной и за ней, на открытой платформе между вокзалом и рядами ждущих отправления поездов. Здесь начинались железнодорожные пути, протянувшиеся к далеким южным городам — к Баку, Тбилиси, Севастополю. Пригородные поезда отправлялись из столицы в близлежащие деревушки и дачные поселки. Летним днем толпы людей устремлялись из Москвы на пригородных электричках за город, в прохладу березовых рощ.

Большинство московских вокзалов представляли собой кишащие людьми пристанища для отчаявшихся. Люди здесь спали на полу на расстеленных газетах в превратившихся в ночлежки залах ожидания, пропахших перегаром и табачным дымом. Но Курский вокзал, реконструированный в 1970-е годы, выглядел как архитектурный манифест, возвышавшийся над страданиями. Он был памятником системе, любившей увековечивать себя в угловатых бетонных сооружениях. Они стояли на просторах Советского Союза символами торжества идеологии, огромными восклицательными знаками, прославлявшими достижения партии и народа.

Однако у большинства проходивших мимо людей эти монументальные социалистические постройки вызывали не больше интереса, чем фонарный столб или дерево. Архитектурный стиль, громоздкий и помпезный, остался, но смысл был утрачен. На самом деле люди, толпившиеся на Курском вокзале и перед ним, перестали обращать внимание на надоевшую пропаганду и пустой модернизм, предложенный советской системой. Между ними и государством лежала пропасть. Они больше не верили в светлое коммунистическое будущее. Они знали, что система, заявлявшая о своем величии, переживала застой и загнивала изнутри. Половина жизни каждого из них уходила на то, чтобы обеспечить себя самым необходимым: раздобыть кусок мяса или пару ботинок. Они выживали благодаря существованию второй, обширной и неофициальной экономики, теневой экономики, немного смягчавшей суровую действительность.

Ирина Макарова знала что почем в этой жизни. Красивая молодая учительница в солнечных очках, со спадавшими на плечи модно завитыми черными волосами пробивалась сквозь толпу людей перед Курским вокзалом. Одной рукой она держала за руку четырехлетнюю дочь, другой сжимала лямки туго набитого красного рюкзака. Стоял жаркий летний день 1985 года, и ей было не до модернистского фасада Курского вокзала. Ей было не до решений, принятых на партийном съезде, не до последнего пятилетнего плана, не до абсурдных сюжетов телевизионных новостей о том, как колхозники радостно готовятся к уборке урожая. Все это было так далеко от реальной жизни. Дома, на кухне, они часто говорили о новом Генеральном секретаре, молодом Михаиле Горбачеве. Но сейчас она не думала о политике и не беспокоилась о будущем. Газированная вода беспокоила ее гораздо больше.