Не отрекаются, любя (сборник) - Доктор Нонна Страница 3

– Ну ты тихушница! – Ада, доведя подругу до общаги, отпаивала ее чаем, подсовывала лимон и восхищенно качала головой. – И мне ни полсловечка!

– О чем? – Лера недоуменно нахмурилась.

– Здрасьте! Ты ж не святым духом залетела? Да ладно, ладно, не спрашиваю. Не хочешь говорить – кто, и не надо. Будем считать, что ветром надуло!

Лера поглядела на верную Аду – и вдруг расхохоталась. Ада, разумеется, подхватила. Они глядели друг на дружку и смеялись, смеялись, смеялись – словно незапланированная беременность – просто ужас какая веселая штука.

А с другой стороны… почему бы и нет? Ребенок есть ребенок. Он уже есть – там, внутри. Крошечное, почти неразличимое зернышко – но живое ведь! Учеба, конечно, в самой середине, но… Лера вспомнила – не то в книжке читала, не то рассказывал кто – как малыш, оставшийся сиротой, когда его родители-альпинисты погибли под лавиной, «поставил на ноги» совсем было уже собравшуюся помирать бабушку. Не то чтобы бабушка была так уж стара и больна – скорее, просто устала от жизни, потому и начала «коллекционировать» пенсионерские хвори, стала, что называется, не жить, а доживать. Ну а внук-сирота (своя ведь кровиночка, не бросишь, в детдом не сдашь, надо заботиться, растить, воспитывать – и радоваться, как он растет) моментально вернул ей вкус к жизни. Лера подумала о своей вечно усталой матери. Скучно ей жить. Неинтересно. Кажется, что все – Леру вырастила, жизнь покатилась под уклон. Да ведь и намекала как-то: хоть бы ты, доченька, выучилась поскорее да внучка бы мне родила, была бы радость в жизни.

Вот, значит, и для мамы «лекарство» родится.

* * *

– Мам, ты стоя спишь, что ли? Опоздаем ведь!

Лера, вздрогнув, словно ее застали за чем-то неправильным, сунула на полку неизвестно как оказавшуюся в руках (вот что значит – утонуть в воспоминаниях) фотографию «зернышка» – взрослую, свадебную. Хотя и не скажешь, что на снимке – невеста: нежно-кремовый костюм, элегантная шляпка (правда, с вуалью). Анна (да, Лера, как и мечтала, назвала ее в честь бабушки), помнится, категорически заявила, что белый кринолин – это оскорбление хорошего вкуса, а фата и вовсе – верх пошлости. Да и вообще брак сугубо гражданский, так что свадьба – чистая формальность, так, для ближайших друзей, не более того. Да уж, старшая дочь выросла предельно (даже беспредельно) самостоятельной. Тихая, что называется, беспроблемная, но – упрямая. У нее и в детстве-то с языка не сходило «я сама». А блестяще окончив московский иняз (английский, французский и итальянский), Анна сразу стала строить жизнь в соответствии с собственными представлениями. Работодатели приглашали ее наперебой. Объездив за несколько лет всю Европу, Анна со своим Полем (вообще-то он был Паша, но в соответствии с известной поговоркой «в Риме будь как римлянин» предпочитал французскую версию своего имени) поселились близ Парижа.

Лера зачем-то погладила холодное, как улыбка Анны, стекло. Она не виделась со старшей дочерью уже… сколько же? Так и не вспомнишь. Тридцатилетие Анна точно отмечала сама по себе. Если вообще отмечала. Отрезанный ломоть. Это вон Юлька про сестру чуть не все знает, созваниваются они регулярно. Ох, не уехала бы и эта туда же… Впрочем, пока ее вроде бы все устраивает.

Вот странно даже, подумала Лера: она и боится, что младшая упорхнет из дома так же, как Анна, и одновременно словно бы хочет этого. Юлька иногда ужасно раздражала – своим бесконечным эгоизмом, привычкой сваливать все домашние дела на мать, своим легкомыслием, а главное – своей ужасающей, недосягаемой молодостью. Рядом с этой юностью Лера иногда начинала себя чувствовать бесконечно старой, почти уродливой…

А впрочем…

Она бросила еще один взгляд в зеркало – а что? Очень даже ничего! Волосы – так и вообще, вон Катя-парикмахерша каждый раз комплиментами осыпает. Пышные, густые, не у каждой девушки такие. А при изумительном пепельном цвете (свой, не какая-то там краска!) можно и седину не закрашивать. Да и сколько там той седины-то – кот наплакал.

Где, кстати, кот-то? Небось уже на кухонном столе восседает в ожидании завтрака. И не отучишь ведь. При том, что умный – как три собаки. Но упрямый – ужас. Зато забот – вдесятеро меньше, чем с собакой. Накормить да лоток поменять. Именно эти соображения руководили Лерой, когда перед двадцатилетием Юля замучила ее просьбами – давай собаку заведем. Ясно же было, что на ежедневное выгуливание питомца у дочери ни за что не хватит терпения, а брать на себя еще и эту обузу не хотелось совершенно. Вот и выбрала подарок – трехмесячного сфинкса Пинка. Хотя Пинком назвала его уже Юля: кожа у абсолютно лысого, как и полагается сфинксу, «подарка» была розовая, как у поросенка. Спать он сразу приноровился под боком у Леры, но поутру рысью несся на кухню – завтракать.

Ну точно. Уже сидит, как египетская статуэтка, и ждет – чтобы, боже упаси, не забыли покормить. Хотя уж чего-чего, а забыть покормить Пинка – это немыслимо. Обожали его Лера и Юля хором. За ум, за ласковость, за собачьи повадки – он даже тапочки приносить пытался, становясь в этот момент похожим на гигантского розового муравья, который тянет крошку с себя размером.

Лера щелкнула кнопкой кофеварки, выложила в кошачью миску порцию корма, привычным движением подхватила Пинка и сунула его к плошке – на, лопай. Кот обожал внимание.

Ну да кто ж его не любит-то.

– О, чую божественный аромат! – Впорхнувшая на кухню Юля – уже в топике, но все еще без штанов – налила себе чашку, отломила кусок круассана и, сделав первый глоток, прижмурилась от удовольствия. Ну точно, как Пинк.

Но почему самоуправство Пинка (вот хочу сидеть на столе – и буду, и ничего вы мне не сделаете!) умиляет, а Юлино – раздражает? Стоп, привычно приказала себе Лера. Дыши! На вдохе: я спокойна! На выдохе: я улыбаюсь! Это упражнение обычно помогало, но сегодня (погода, что ли, действует? или, боже упаси, возраст свое берет?) раздражение выходило из-под контроля, грозя перерасти в скандал.

Может, и в самом деле пора отселить Юльку в отдельную квартиру? И что? Остаться вдвоем с Пинком? Терзаться – не случилось ли чего с девочкой – и (самое страшное!) лезть на стены от одиночества?

С привычным вздохом отодвинув от себя соблазнительно благоухающий пакет (нет уж, никакой выпечки, возраст женщины измеряется в килограммах), Лера вытащила из холодильника лоток с обезжиренным творогом и сыпанула туда горсть изюма – чтоб придать белой размазне хоть какой-то вкус.

Во время той беременности она так же давилась ненавистным творогом – как же! ребеночку нужен кальций! иначе мамины зубы «съест»…

* * *

Трудно сказать, творог ли помог или просто организм такой здоровый, но ни малейшего влияния на Лерины зубы беременность не оказала. Да и вообще прошла на удивление легко. После того обморока на лекции у Веры Исааковны ее еще дня три мутило – и все. Никаких проблем. Даже наоборот. Летнюю сессию Лера сдавала уже изрядно «на сносях», и экзаменаторы, видимо, опасаясь расстраивать столь глубоко беременную студентку, готовы были ставить «отлично» чуть не автоматом. Вообще-то Лера и так бы все сдала (в прошлые-то сессии у нее ниже «хорошо» не бывало – без всяких там скидок на беременность), но когда тебе через полтора вопроса говорят: «Давайте зачетку!» – это приятно.