Приморские партизаны - Олег Кашин Страница 3

И в то утро – слово за слово, и отец открыл сейф. Мама сказала – «Мне уйти?» – и отец, размахивая ружьем, ответил, что да, уходи. А ей и так надо было в магазин, она оделась и ушла, а участкового вызвала (и потом плакала на похоронах и просила прощения) соседка. Участковый пришел раньше мамы. «Откройте» – «Не открою» – «Откройте, милиция» – «Ебал я вашу милицию». Участковый кулаком в дверь – бум, бум. Отец из ружья выше косяка в стену над дверью – ба-бах. Вот это, как потом оказалось, и было самоубийство, то есть отец, конечно, стрелял не в себя, а получилось, что в себя, потому что участковый спустился на улицу, звонил кому-то, и через десять, что ли, минут в подъезде появились омоновцы, пожарные, аварийка, которая сразу же перекрыла газ, и электрик, который выключил в подъезде свет. Толпились на лестнице час, иногда стучали в дверь – уже омоновцы, не участковый. «Открой!» – «Не открою».

Потом пришла из магазина мама, ее домой уже не пустили, потому что дома вооруженный психопат. Да какой психопат, муж же мой, – нет, милиции виднее. Разрешили позвонить, и рядом уже стояла милицейский психолог, прижималась к маминому уху, шептала – «скажите, чтобы гарантировал, что не будет стрелять». Мама повторяла – «Гарантируй, гарантируй», отец в ответ ругался, но не стрелять пообещал. К двери маму уже подвели двое в камуфляже, постучали сами, но «Открой» сказала мама. Отец не открыл, и те двое маму отодвинули в сторону, выбили дверь и убежали куда-то вглубь квартиры, за ними шагнул участковый, а маму за рукав держала психолог – «Подождите, подождите».

Труп отца вынесли из квартиры через минуту. Через полчаса снова включили газ и свет, все закончилось.

Поминать отца позвал Шишу – единственный на курсе, у кого десять лет назад уже был мобильный, и его номер у Химича остался с тех еще времен, больше никого не было. Шиша работал в порту каким-то средним начальником, и это было понятно еще в институте, что он будет начальником, потому что у Шиши в порту начальником был отец, а в таких ситуациях выбирать работу, как правило, не нужно. Шиша был хороший, только покойного он не знал вообще, не видел даже никогда, поэтому поминали очень условно – пили не чокаясь, но говорили о чем-то другом, рассказывали друг другу о жизни, об отце вообще ни слова. Но логика поминок – она сильнее, и, хотя оба не планировали, с Шишей пришлось выпивать и на следующий вечер, и в этот раз уже о погибшем отце говорили оба, и Шише было даже интереснее, потому что за эти сутки отец Химича стал и для Шиши если не героем, то, по крайней мере, важной личностью.

Потому что в эти сутки Шишу забрали в милицию – оба садились в такси, Химич успел, а Шиша нет, подошли двое, спросили документы – о, да вы пьяный, давайте-ка с нами. Посадили в машину, в машине же разбили лицо, потом привезли, Шиша знал это место, в Октябрьское ОВД, но завели не с главного входа, а сбоку – и это оказался вытрезвитель. Раздели до трусов, отвели в камеру, которая – и Шишу это особенно возмутило, – у них официально называется палатой, и в палате было еще человек двадцать таких же случайных узников в разных трусах, а посередине стояло красное пластмассовое ведро с хлоркой – параша!

Шиша спать не хотел, попытался заговорить с кем-нибудь, но быстро сорвался, закричал «Менты сосут», и запертая дверь вдруг зашевелилась, зашел тот дежурный, который заставлял Шишу раздеваться – «Кто тут хочет отсосать, ты?» – взял Шишу за локоть и потащил к двери, и тут стало страшно, но только на секунду, потому что дежурного кто-то остановил, тоже человек в трусах – «Капитан, не надо, пожалуйста», – и капитан почему-то остановился, Шиша видел, как он растерялся – человеку сказали «не надо», и человек задумался – может быть, действительно не надо? Толкнул Шишу и вышел из палаты один. Шиша лег и заснул.

Утром надо было заплатить двести рублей за услуги, но оказалось, что платить нечем, потому что вместо бумажника в кармане возвращенных ему брюк лежала только одна банковская карточка, кем-то положенная в карман так заботливо, что, хотя карман был вырван полностью, карточка в дыре как-то держалась, но и банкомата в вытрезвителе не было, и Шиша не был уверен, остались ли у него на карточке деньги, пользовался ею он редко. Договорились, что квитанцию пришлют домой – так, оказывается, можно, – и Шишу отпустили, он доехал до порта, раздал какие-то распоряжения, а в обед вызвонил Химича и предложил продолжить поминки, раз уж такой повод. Поминали теперь у Шиши дома, по барам ходить обоим не хотелось, и Шиша сам заговорил об отце Химича – вот, его менты убили, а меня ограбили, и я рад, что живой, но какая-то это неправильная жизнь, когда живешь, как на оккупированной территории и радуешься, что тебя сегодня не убили. Химич соглашался и, поскольку отца самоубийцей больше считать не хотел, а соседку знал с детства и тоже не хотел на нее сердиться, думал и говорил теперь только об участковом, что вот же гнида, убил отца, и премию, наверное, еще за это получит, а даже если не получит, все равно у него все будет хорошо, доживет до старости, умрет уважаемым человеком. Были бы мы на Кавказе, можно было устроить кровную месть, но кровной мести у нас нет.

И тут Шиша сказал:

– А пусть будет. Пусть у нас будет кровная месть. Фамилию участкового знаешь? А отец у него есть? А кто у него отец? А давай он тоже умрет?

Химич знал только фамилию участкового – Романовский. Про отца Шиша обещал выяснить сам. Разговор, конечно, пьяный и ни к чему не обязывающий, но Шиша обещал.

В телевизоре плакала певица Максим. Шиша сделал погромче.

– По карманам не шарим, мы же не грабители, – Химич удивился, он и не думал шарить по карманам. Поднял глаза на певицу Максим – она плакала, но пела.

– Смотри, – Шиша достал откуда-то из-за телевизора явно не очень новый, но оттого имеющий еще более представительный вид карабин. – Оружие. Теперь у нас есть оружие. И теперь побежали.

Вышли на улицу – темно и тихо, – Шиша осторожно закрыл за собой дверь, сели в Шишину машину, поехали.

Певица Максим перестала плакать, и на экране появился Дима Билан. Сторож муниципальной автостоянки Сергей Дмитриевич Романовский лежал на полу, и если внимательно посмотреть на его горло, можно было увидеть еще красный след от стального троса, которым Химич, набросив его Романовскому сзади на шею, придушил его сначала до потери сознания, а потом и до смерти.

А если внимательно посмотреть на пол вокруг лежащего Романовского, то можно было увидеть большую лужу жидкости. Это не кровь, это моча.

Карабин оставили в багажнике, машину – у шлагбаума перед просекой, ведущей к морю. Оба разулись, поднялись на дюну, сели на песок, не глядя друг на друга. Молчали.

– Я тебя поздравляю, – сказал Шиша. – Ты отомстил. А я еще нет. Поможешь?

Химич посмотрел на море.

– Я убил человека. Вот этими руками убил.

Пауза.

– И ты знаешь, я вообще ничего не чувствую. И что отомстил, нет радости, и что убил, нет жалости. Нет вообще ничего, так странно.