Материнское воскресенье - Грэм Свифт Страница 3

Но теперь «вожди племен» предложили нечто куда более интересное: встречу и ланч на свежем воздухе. Джейн, впрочем, сразу поняла, что это будет именно отель «Георг» в Хенли, а вовсе никакой не пикник на берегу реки. Кстати, этот мартовский день вполне мог оказаться и почти зимним, с холодным порывистым ветром, а может, и со снегом. Однако с самого утра погода стояла совершенно летняя, и миссис Нивен, встав из-за стола, поспешила наверх, чтобы приготовиться к отъезду.

Джейн, разумеется, не могла прямо спросить – хотя момент был очень удобный, поскольку мистер Нивен остался за столом один: «А мисс Хобдей и мистер Пол тоже приедут в Хенли?» Даже если бы подобный вопрос и прозвучал, это было бы расценено как неуместное любопытство служанки. Ведь в последнее время грядущая свадьба, безусловно, была среди слуг главным предметом пересудов и сплетен. И уж, конечно, Джейн никак не могла задать такой вопрос: «Но, если этих двоих с вами не будет, они, наверное, будут заниматься какими-то еще, отдельными, приготовлениями к свадьбе?»

Вряд ли ей самой бы захотелось – будь она половинкой будущей супружеской пары, даже половинкой Пола Шерингема, – за две недели до свадьбы участвовать в подобном «слете скаутов», какой намечался в Хенли, и терпеть бесконечные дурацкие вопросы представителей старшего поколения (которых Пол мог бы назвать – она прямо-таки видела, как он презрительно выговаривает это, не выпуская изо рта сигарету и насмешливо прищурившись, – «тремя парами великих показушников»).

Но, так или иначе, даже если от мистера Нивена она больше ничего и не узнала, перед ней по-прежнему стояла проблема, причем исключительно ее собственная: чем заняться в выходной день. И мистеру Нивену об этой проблеме было известно. И сегодня эта проблема стояла прямо-таки болезненно остро. И установившаяся с самого утра прекрасная погода отнюдь не помогала эту проблему решить. Наоборот – особенно если учесть то, что должно было случиться через две недели, – чудесное утро только усугубляло ситуацию.

Джейн выбирала подходящий момент, чтобы сказать мистеру Нивену, что если они – он и миссис Нивен – не возражают, она бы лучше вообще никуда не поехала, а осталась бы здесь, в Бичвуде, и просто почитала какую-нибудь книжку. Она могла бы, конечно, сказать «свою книжку», но все книги здесь принадлежали мистеру Нивену. Да она могла бы и просто посидеть где-нибудь в саду на солнышке.

Она понимала, что мистер Нивен может только одобрить столь безобидную идею. Он, возможно, даже сочтет эту идею весьма привлекательной. Особенно потому, что в таком случае Джейн будет готова сразу же вновь приступить к своим обязанностям, как только они с миссис Нивен вернутся. На кухне вполне найдется, что поесть. А Милли до отъезда успеет и какой-нибудь сэндвич ей приготовить, чтобы она, если захочет, могла устроить себе собственный «маленький пикничок».

И все могло бы получиться именно так: скамья в уютном уголке возле солнечных часов; шмели, обманутые ранним теплом; магнолия, уже отягощенная плотными бутонами; книга на коленях. Она заранее знала, что это будет за книга.

Итак… она как раз собралась изложить свою идею мистеру Нивену.

Но тут зазвонил телефон, и Джейн поспешила снять трубку – это была одна из ее бесчисленных обязанностей. И душа ее воспарила. Такую фразу часто можно встретить в книгах, и все же порой она очень точно соответствует тому, что испытывает тот или иной человек. В данный момент, например, эти слова полностью соответствовали ощущениям Джейн. Ее душа именно воспарила, точно у героини сентиментального романа, оказавшейся в трудном положении. Воспарила, как те жаворонки в синем небе, трели которых она услышит вскоре, когда будет во весь опор мчаться в Апли, с силой нажимая на педали велосипеда.

Впрочем, она проявила осторожность и громко сказала в трубку тем самым «телефонным» голосом, каким обычно отвечала на звонки, – в нем слышались одновременно и покорность служанки, и гордость королевы: «Да, мадам».

Воздух дрожал от звона церковных колоколов, заглушавших птичье пение. Теплый воздух вливался в открытое окно. Он даже занавески не задернул – хотя бы из простой деликатности по отношению к ней. Да и зачем проявлять по отношению к ней какую-то деликатность? В этом не было ни малейшей необходимости. К тому же окна его комнаты заслоняли густые ветви деревьев, а дальше виднелись только лужайка и посыпанная гравием дорожка. Ну а солнечный свет был просто в восторге от их наготы и с удовольствием срывал флер всякой таинственности с того, чем они занимались, хотя на самом деле это следовало хранить в строжайшей тайне.

И они никогда еще не представали друг перед другом столь обнаженными – ни разу за все эти годы. Годы чего? Как это назвать? Интимными отношениями? Распущенностью?

А сейчас она даже осмелилась думать: «Смотри, смотри! Наслаждайся! Пожирай меня глазами, словно заморскую красавицу, доставленную тебе контрабандой». Впрочем, какая она красавица. У нее вечно красные костяшки пальцев, и ногти неухоженные, обломанные, как часто бывает у служанок. И волосы у нее, должно быть, совершенно растрепались и даже ко лбу прилипли. Однако ею тоже отчасти овладела та высокомерная нескромность, что была так свойственна ему – и сейчас, пожалуй, именно он был слугой, поднесшим ей сигарету.

А ведь всего два часа назад она по телефону называла его «мадам»! Ведь это его голос звучал тогда в трубке, и, хотя у нее от неожиданности даже голова закружилась, ей пришлось моментально взять себя в руки, ибо дверь в ту комнату, где завтракали господа, была открыта, и мистер Нивен все еще жевал тост с мармеладом. Она слушала быстрые, краткие, не допускающие возражений указания Пола и все повторяла: «Да, мадам… Нет, мадам… Ничего страшного, мадам».

И душа ее воспарила. Любуйся мной, наслаждайся. История начинается.

А уже через час она спрыгнула с велосипеда, и он распахнул перед ней парадные двери – именно парадные! – как если бы она была настоящей гостьей, а он старшим лакеем, и они посмеялись над тем, как она по телефону называла его «мадам». Она все повторяла это, и они смеялись, а потом он торжественно ввел ее в дом. «Спасибо, мадам», – сказала она. И он заметил: «Ты просто умница, Джей! Ты это знаешь? Настоящая умница!» Он всегда так хвалил ее – словно открывая ей глаза на то, чего она, пожалуй, и вообразить о себе не могла.

Пожалуй, да, она действительно была умна. Во всяком случае, достаточно умна, чтобы понимать: она умнее, чем он. Ей, например, всегда, особенно на раннем этапе их отношений, легко удавалось его перехитрить. Правда, ему и самому хотелось – и это она тоже понимала, – чтобы она его перехитрила. А иной раз, как ни странно, она даже некоторым образом им командовала. Но говорить об этом или хотя бы предположить вслух нечто подобное было, конечно, нельзя. От подобных внутренних реверансов она так до конца и не избавилась, даже когда ей исполнилось девяносто. Она всегда отдавала должное его царственной властности. В конце концов, ведь это он правил в курятнике, не так ли? И правил там уже почти восемь лет. Именно ему принадлежало право пользоваться там всем. В том числе и ею. О да, у него и во внешности всегда чувствовалась эта царственная властность. Джейн сама помогла ему сформировать привычку этим пользоваться.