Motorhead. На автопилоте - Лемми Килмистер Страница 3

Впрочем, если начистоту, я думаю, что если ударить ребенка за плохой поступок, ему это только пойдет на пользу: конечно, без причины бить не надо, а только если он что-нибудь натворит. Если ребенок до усрачки боится учителя, он скоро научится вести себя как следует. Мне регулярно доставалось такой специальной математической линейкой в форме молотка, которая висела у классной доски. Учитель заходил тебе за спину – и шмяк по затылку. Позже учитель физики бил нас ножкой табурета. Добротная штука, но я ее так и не отведал, потому что преуспевал в физике. Пока не оставил школу по взаимному согласию.

Если ты здорово получаешь по уху, так, чтобы у тебя еще полчаса в голове звенело, ты больше не будешь заниматься на уроке всяким дерьмом. Ты будешь слушать, что тебе говорят. Так было раньше, но теперь все изменилось. Мне и моим ровесникам это пошло на пользу: насколько я могу заметить, мы сообразительнее нынешнего молодого поколения.

Так вот, когда мне было десять лет, мама снова вышла замуж. Этого мужика звали Джордж Уиллис, и она познакомилась с ним через своего единственного брата – моего дядю Колина. Кажется, они подружились в армии (я имею в виду, Колин и Джордж…). Когда-то он был профессиональным футболистом, играл за «Болтон Уондерерс», а потом, по собственным словам, своими силами добился успеха в бизнесе и стал хозяином фабрики, изготавливавшей пластиковые подставки под обувь для витрин магазинов. Эта фабрика прогорела через три месяца после свадьбы. Своеобразный был человек. Смешной – обосраться. Его постоянно заметала полиция за то, что он продавал краденые стиральные машины и холодильники прямо из грузовика, но нам он об этом не рассказывал. Он говорил, что едет в командировку: «Дорогая, я уезжаю на месяц», – и садился в тюрьму на тридцать суток. Некоторое время мы ничего об этом не знали, но в конце концов он оказался не таким уж плохим парнем.

Он, конечно, привел в семью двух своих детей от предыдущего брака, Патрицию и Тони. Я был самым младшим, и мне все время доставалось от этих бугаев – новых брата с сестрой. Мои отношения с отчимом были непростыми, потому что для матери я был единственным ребенком в семье. Она дралась за меня, как маленький бойцовый петушок, и отчиму приходилось круто. Целью жизни Патриции было работать в Казначействе (подумать только), и со временем ее мечты сбылись. Тони живет в Австралии, в Мельбурне, у него своя фирма, он занимается пластиком (я представить себе не мог, что пластик это наследственное!). Он десять лет служил в торговом флоте и почти двадцать лет не писал нам. Отчим думал, что он умер.

После свадьбы мамы с отчимом мы переехали в его дом в Бенллехе, курортном городке на острове Англси в Уэльсе. Тогда меня и прозвали Лемми – видимо, это что-то валлийское. Я попал в очень плохую школу – единственный английский мальчик среди семи сотен валлийцев: и приятно, и полезно, да? Так что меня зовут Лемми с десяти лет. Конечно, усы у меня были не всегда. Усы у меня выросли только в одиннадцать.

Но я умел развлекаться. Можно было стащить гелигнита и подрихтовать береговую линию Англси. Одна строительная компания ремонтировала все канализационные трубы в городе. Они могли работать только летом – потом становилось слишком холодно. Так что в сентябре-октябре они сворачивались, а вещи оставляли в бытовках. И где-то в конце октября – начале ноября мы с друзьями в них пробирались. Черт возьми, для мальчика лет десяти-одиннадцати это как клад найти! Там были кепки и комбинезоны, гелигнит, детонаторы и фитили – в общем, куча замечательных вещей. Мы цепляли детонатор к фитилю и совали его в гелигнит. Потом вырывали ямку в песке на берегу, совали туда наше изделие, оставляли фитиль снаружи и присыпали песком. Когда все было готово, мы клали сверху камень побольше, поджигали фитиль и уебывали со всех ног. БАБАХ! – и камень взлетал в воздух метров на пятнадцать. Это было круто! Потом я видел, как там, под дождем, стоит толпа людей, они глядели на произведенный ущерб и перешептывались: «Как думаешь, что случилось?» – «Не знаю, может, марсиане?» Что думал местный полицейский – загадка: он слышал весь этот страшный грохот, выходил на берег, а там пол-утеса съехало в море. Когда мы закончили, береговая линия на три километра была не та, что прежде. Но это же все невинные забавы, да? Какой только херней не занимаются школьники, и, в конце концов, почему бы и нет. Им же так и полагается – злить старших, не давать им расслабиться. А иначе какой в них толк?

Конечно, это все были пустяки по сравнению с моим растущим интересом к противоположному полу. Надо понимать, что тогда, в пятидесятые, никакого «Плейбоя» и «Пентхауса» не было. Все самое интересное было в журналах, где печатали фотографии, скажем, нудистов, играющих в теннис, – «Здоровье и эффективность» и тому подобная херня. Вот каким ужасным был мир в то время. А пятидесятые еще называют веком невинности. К черту невинность, сами попробуйте так жить!

Мое сексуальное воспитание началось рано. К матери приходили, наверное, три дяди, пока не решилось, что один из них будет папа. Я ничего не имел против – я понимал, что ей одиноко и что она работает целый день, чтобы прокормить нас с бабушкой, в общем, я не возражал, если меня отправляли спать пораньше. К тому же я рос в деревне, и всегда можно было увидеть, как люди занимаются этим в полях. И конечно, мне частенько встречались машины с запотевшими окнами: пока парочка перебиралась спереди на заднее сиденье, можно было разглядеть голую ногу или грудь. Тогда было модно надевать две нижние юбки, они кружились вихрем, когда девчонки танцевали джайв, – и я часто ходил танцевать. Я бросил танцы, когда в моду вошел твист, потому что он оскорбил меня до глубины души: до девушек больше нельзя было дотронуться! Зачем это тебе, если ты только что открыл подростковую похоть? Близость и интимность, чтобы можно было потрогать, контакт, узнавание, обмен прикосновениями и чтобы меня тоже щупали в ответ – вот что мне было нужно!

Но только в четырнадцать лет, работая в школе верховой езды, я по-настоящему осознал, что хочу и вожделею женщин всех форм и размеров, любого возраста, цвета кожи и религиозных убеждений. И политических предпочтений. Каждое лето в наш курортный городок съезжался весь Ливерпуль и весь Манчестер. Студенты приезжали на каникулы и брали лошадей в нашей школе. И девочки-гайды [2] тоже приезжали скопом каждый год – вся шайка, с палатками и прочим снаряжением. За ними приглядывали аж две вожатых – ха! Кого они хотели обмануть? Мы собирались во что бы то ни стало добраться до этих девочек, даже если бы для этого потребовалось влезть в водолазные костюмы! И девочки явно были настроены так же. Они очень хотели учиться, и мы очень хотели учиться, и вместе мы научились. Уж поверьте, мы выучили все до последней ноты.

Я устроился на работу в школу верховой езды, потому что любил лошадей. Я и сейчас их люблю. Мы хорошо проводили там время, потому что лошади возбуждают женщин. В лошади есть сексуальная сила. Женщины особенно любят ездить верхом без седла, и дело не в том, о чем вы подумали. Мне кажется, это чтобы непосредственно ощущать тело животного. Седло делает это невозможным, особенно английское седло. А еще дело в том, что лошади очень сильные. Лошадь на самом деле может сделать с тобой все, что захочет, но она этого не сделает, потому что это, за редкими исключениями, спокойные животные. Они тебе поддаются. Я думаю, женщинам именно это и нравится в лошадях – это очень сильные существа, которые подчиняются тебе и не дают сдачи, даже не пытаются отстоять свои права. Правда, посуду они не помоют, но это небольшая плата.