Ледоход и подснежники (сборник) - Галина Смирнова Страница 3

– Тебе, – упрямо и серьёзно повторил Игорёк.

Солнечный луч упал на его пушистые, светлые волосы, и голова мальчика стала похожа на весенний цветущий одуванчик.

Пока ехали в трамвае, Раиса Митрофановна узнала, что мама Игорька снимает комнату, а приехала она на три месяца, так как оканчивала институт в этом городе, и перед госэкзаменами было необходимо очное обучение. Сына пришлось взять с собой. Рита и Надя, мама Игорька, подружились и помогали друг другу в заботах о детях, тем более, что их квартиры находились рядом, на одном этаже.

– Мы до утра будем у Нади, в нашей квартире воду перекрыли, кто-то ремонт делает, – сказала Рита, открывая дверь. – Раиса Митрофановна, у меня к вам маленькая просьба: задержитесь, пожалуйста, минут на пять-десять, посидите с дочкой, пока я сумку разберу.

Раиса Митрофановна, взяв малышку на руки, прошла в небольшую комнату, села на диван. Скромно, чистенько.

Игорёк сразу побежал к коробке с игрушками и стал что-то искать.

Раиса Митрофановна огляделась, не задерживая взгляд ни на чём, и вдруг замерла от неожиданности.

На подоконнике, в тонкой деревянной рамке, стояла фотография – её сын Фёдор обнимал за плечи прижавшуюся к нему худенькую, милую девушку.

Раиса Митрофановна её знала.

– Игорёк, кто это? – чуть слышно произнесла она.

– Мама.

Раиса Митрофановна не помнила, как вернулась домой, как вытащила хранящуюся за книгами в шкафу старую толстую тетрадь с институтскими лекциями, как открыла эту тетрадь и как взяла обычный, чуть пожелтевший от времени, почтовый конверт.

В конверте лежали две фотографии, письмо и две тоненькие, засохшие травинки, сломавшиеся сразу, как только она дотронулась до них.

На одной фотографии Надя и Фёдор, в куртках, спортивных брюках и кедах, взлохмаченные, весёлые, с открытыми, добрыми улыбками, сидели у костра и пытались достать что-то из котелка на огне, держась руками за одну ложку.

На другой была изображена одна Надя, по пояс, в полосатой тельняшке с длинными рукавами и странной, чёрной, треугольной шляпе, похожей на пиратскую; голова запрокинута, она смеётся так светло и так искренне, задорно, что невольно вызывает ответную улыбку.

Раиса Митрофановна не стала перечитывать письмо доверчивой девочки, которая прощалась со своей любовью.

В этом печальном событии, увы, не было ничего нового, и не было бы ничего особенного, но всё случившееся с Фёдором было у Нади впервые – первое свидание, первый поцелуй, первый… первый…

Это письмо от Нади Раиса Митрофановна перехватила случайно тогда, несколько лет назад, когда, открыв почтовый ящик, она вскрыла конверт, прочитала письмо и, ни мгновение не сомневаясь, спрятала его подальше, не сказав об этом ни Фёдору, ни мужу.

И вот сейчас она решительно зажгла спичку, поднесла её к фотографиям, они вспыхнули сразу, затем загорелось письмо, и вскоре осталась лишь крохотная горка золы, чёрной, с неприятным, удушливым запахом.

Раиса Митрофановна закурила, подошла к окну, открыла его.

Порыв ветра подхватил золу, лежащую в пепельнице на подоконнике, и стряхнул её на цветущую, будто снегом обсыпанную, черёмуху под окном, но словно спохватившись, тут же переворошил и очистил ветки от чёрной пыли, вернув невесте её белый наряд.

Раиса Митрофановна протянула руку в окно, дотянулась до черёмухи, сорвала ветку, поставила в вазу на столе.

И от этой пушистой белоснежности в комнате стало светлее.

Она смотрела на цветущую черёмуху и вспоминала тот давний разговор о Наде с сыном, вспомнила его растерянное, потухшее лицо и свои слова:

– Какая женитьба! Эта девочка не нашего круга, она из глуши, из какой-то тьмы тараканьей. Ну, познакомились на турбазе, всё, дальше надо было остановиться. А она к тёте своей надумала приезжать! Не тётя ей была нужна, а ты. Вот и завлекла тебя, а теперь здравствуйте, я буду жить у вас. Ни за что. Ни за что, Фёдор. Пусть избавляется от ребёнка, скажи ей. Но скажи как-то повежливей, пожалей что ли… Пойми ты, рано тебе жениться, погуляй, наберись ума. И отец так считает. Не нужна она нам, ни при каких условиях не нужна.

К её удивлению, Фёдор не сильно переживал разлуку с Надей, что успокаивало Раису Митрофановну, но в глубине души, боясь признаться в этом самой себе, она была разочарована поведением сына, закрутившего вскоре роман с замужней, молодой соседкой сомнительного поведения.

«В кого он, такой жестокий и бездушный?!» – думала она.

Эта мысль появлялась лишь иногда, но постепенно всё реже и реже, обещая Раисе Митрофановне исчезнуть навсегда.

Через полгода, закончив институт, Фёдор уехал по распределению настолько далеко, насколько это было возможно предпринятыми усилиями родителей.

И сегодня такая удивительная встреча.

Сказать или не сказать об Игоре Фёдору и мужу?

Но даже намёк или крохотная тень этого вопроса не возникали в голове Раисы Митрофановны, настолько уверенно и твёрдо знала она единственный ответ – нет.

Её волновало лишь одно – почему Надя сняла комнату рядом с ними, и главное – когда она уедет.

Прошло две недели.

Раиса Митрофановна была так загружена подготовкой к областному слёту передовиков производства, на котором она неизменно из года в год присутствовала и неизменно выступала с речью, была так занята, что почти забыла о недавней встрече в сквере.

Лишь где-то глубоко в тайниках её души ещё тлел крохотный беспокойный уголёк.

В тот день, возвращаясь с работы домой, она решила пойти через сквер и Риту с коляской увидела сразу.

Игоря рядом не было. Они поздоровались как старые знакомые.

– Где Игорёк?

Рита улыбнулась:

– Уехал с Надей сразу, как только она сдала госэкзамены.

– А почему именно здесь она сняла комнату?

– Так институт же её рядом, она библиотекарем стала, хотя и раньше работала там же, в библиотеке, но только без диплома. Вот забыла я город, где она живёт, небольшой, вроде бы районный центр или посёлок… далеко где-то.

Они простились.

Раиса Митрофановна шла по весеннему, цветущему скверу.

Шла не спеша, затягиваясь сигаретой и эффектно выпуская кольца дыма.

Разговор с Ритой обрадовал её и успокоил, и тревожный, тлеющий в глубине души, уголёк погас.

Вдруг сигарета потухла.

Она полезла за спичками и обнаружила в кармане куртки, забытый ею, забившийся в угол, жалкий комочек.

Это был одуванчик, тот самый.

Вытащив одуванчик на свет, она невольно встряхнула его, высохший, тонкий стебелёк чуть выпрямился, но тут же согнулся, прижавшись к поникшему соцветию и увядшим листьям.