Забытое время - Шэрон Гаскин Страница 3

И он махнул бармену, чтоб тот принес чек. Джейни почувствовала, как его энергия лихо сворачивает в сторону, прочь от нее; нет уж, пусть вернется.

— Ладно, — сказала Джейни. — Почему нет?

Оказалось, ехать до парка не один час, но ее это не расстроило. Она крепко цеплялась за его спину и наслаждалась скоростью мотоцикла, любовалась цветущим пейзажем и россыпью хаотичных деревень, где новые бетонные дома и деревянные развалюхи подпирали друг друга и жестяные крыши сияли бок о бок на солнце. Добрались к полудню и в уютном молчании следом за экскурсоводом зашагали по тропическому лесу, хихикая над названиями птиц, в которые он тыкал пальцем: банановый певун и жиряк, бородатый звонарь и синешапочный момот, длиннохвостая кукушка и тиранн-лодкоклюв. К раннему ужину на просторной веранде бывшей усадьбы, где над кормушками, развешанными на крыльце, порхали тобагские амазилии — четыре, пять, шесть колибри плясали и стрекотали в воздухе, точно вызванные к жизни фокусником, — оба совершенно расслабились.

— Тут все такое колониальное, — заметила Джейни, вытянувшись в плетеном кресле.

— Старые добрые времена, скажете? — По его лицу ничего не поймешь.

— Это вы так острите?

— Не знаю. Кому-то в старые времена было неплохо. — Он непроницаемо помолчал, а затем расхохотался. — Вы меня за мудака держите? Я, между прочим, родсовский стипендиат [3]. — Это он сказал как бы между делом, но Джейни понимала, что он хотел поразить ее воображение. И преуспел.

— Правда?

Он медленно кивнул, и в его юрких глазах набухло смущение.

— В колледже Бей-ли-ол-л, что в английском Оксфорде, выслужил себе магистерский диплом по э-ко-но-омике. — Он растягивал слоги, корчил из себя деревенщину.

Добивался от Джейни смешка, и она ему не отказала.

— Так вам, наверное, в Гарварде надо бы преподавать?

— Я зарабатываю в двадцать раз больше, чем преподаватель, даже гарвардский. И вдобавок ни перед кем не в ответе. Ни перед деканом, ни перед президентом университета, ни перед избалованным исчадием крупного спонсора. — И он затряс головой.

— Волк-одиночка, значит.

Он притворно надулся:

— Одинокий волк.

Они рассмеялись хором. Как сообщники. Джейни почувствовала, как внутри, между лопатками, что-то размягчается — какой-то мускул, который она принимала за кость, — и ее охватила легкость. Булочка развалилась в руке на куски, и Джейни слизала с пальцев беглые крошки.

— Ах какая вы очаровашка, — сказал он.

— Очаровашка. — И она скривилась.

Он быстро перестроился:

— Красавица.

— Ага, как же.

— Нет, правда.

Она пожала плечами.

— Вы не в курсе, да? — Он покачал головой. — Столько всего знаете, а тут не в курсе.

Она поразмыслила, что бы такого сардонического ответить, плюнула и решила сказать правду.

— Нет, — со вздохом призналась она. — Я не в курсе. Увы. Потому что теперь…

Она хотела сказать, что теперь ей почти сорок и она на всех парах мчится к утрате всего, что у нее было, если что и было; хотела показать три седых волоска и углубляющуюся морщинку между бровей, но он лишь отмахнулся.

— Вы были бы красавицей, будь вам хоть сто лет, — сказал он вроде бы искренне, и комплимент вышел слишком уж хорош, и Джейни перед ним оказалась бессильна — и улыбнулась, впитывая все это вперемешку с тошнотворным подозрением, что ее несет к берегу, которого она не предвидела, и надо поживее грести прочь, если она хочет благополучно вернуться домой.

На обратном пути она снова крепко обнимала его за талию. Мотоцикл оглушительно ревел, не поговоришь, и за это она была благодарна — никаких решений, никаких тревог, лишь пальмы и жестяные крыши разматываются за спиной, и ветер хлещет волосами по лицу, и к ней прижимается теплое тело; сначала этот миг, за ним следующий. В основании позвоночника забурлило счастье, головокружительно вспенилось, затопило тело.

Так вот что это такое — настоящий миг. Прямо-таки откровение.

Джейни ведь этого и добивалась, нет? Вот этой легкости, что подлетала галопом, обнимала тебя за талию и уносила с собой? Как не поддаться, даже зная, что в итоге очутишься в грязи, вся в синяках? Надо думать, есть и другие методы нырнуть в этот захлебывающийся поток живого бытия — как-то изнутри, наверное? — но Джейни их не знала и сама туда добраться не умела.

А потом они приехали и смущенно стояли перед гостиницей. Час поздний; оба устали. Волосы у Джейни пропитались грязным ветром дороги. Ухабистая минута, и никак ее не проскочить. Надо пойти собрать вещи, подумала Джейни, но в банкетном зале праздновали свадьбу, и уже слышались стальные барабаны, и грохот рябил в ночи своеобычным размытым ритмом — барабаны, смастеренные много лет назад из выброшенных нефтяных бочек, музыка мусора. Кто Джейни такая, чтобы сопротивляться? Сырой воздух обхватывал ее тело, точно большая влажная ладонь.

— Хочешь прогуляться?

Они сказали это хором, словно так тому и надлежало быть.

Беда, беда, беда, крутилось у нее в голове, но его рука в ее руке была тепла, и Джейни подумала: может, стоит сделать себе такой подарок. Может, это ничего. У жены его, вероятно, жесткое красивое лицо, вкруг громадных алмазных «гвоздиков» мерцают блондинистые локоны. Его жена носит белые мини-юбки и кокетничает с тренером по теннису. Ну и какое Джейни до нее дело? Впрочем, нет, не складывается, правда? Глаза у этого человека теплые, искренние, даже если расчетливость способна ужиться с искренностью — на что она, наверное, не способна. И этому человеку нравится Джейни, ее несовершенное лицо, ее красивые голубые глаза, и слегка крючковатый нос, и кудри. Так что, вероятно… вероятно, жена его прелестна. У нее темные волосы долгой волной и добрые глаза. Прежде работала учительницей, а теперь сидит дома, заботится о маленьких, терпелива, нежна, слишком умна для такой суровой жизни, и такая жизнь выпивает из нее все соки, но при этом и кормит — у него любящая жена, вот в чем соль, этого мужчину очень любят (он так расслабленно движется, у него такой отсвет в лице), и сейчас его жена спит со всеми малышами в их большой постели, потому что так проще и ей нравится чувствовать под боком тепло их маленьких тел, и она ужасно по нему скучает и, может, подозревает, что порой в своих очень-очень длинных командировках он не совсем чист, но доверяет ему, потому что хочет доверять, потому что у него такая отвага в глазах, и эта жизнь…

Вот зачем так с собой поступать? Джейни что, ничегошеньки на свете нельзя?

Пока она блуждала в джунглях своих мыслей, он показывал ей раковины, усеявшие пляж.