Путешествие за счастьем. Почтовые открытки из Греции - Виктория Хислоп Страница 3

В конечном счете она нашла нужную кассу, протянула пятнадцать евро и за минуту до отправления успела купить бутылку холодной воды и несколько бисквитов.

Элли села на место у окна, посмотрела на столпотворение вокруг. Она уже знала, что по крайней мере в одном А. был прав: люди здесь не любили тишины. Женщина рядом с ней не знала ни слова по-английски, но, несмотря на это, они проговорили не меньше часа. Потом старушка заснула. За это время Элли успела узнать о ее детях, о том, чем все они занимаются и где живут, съела два фаршированных рулетика из виноградных листьев и кусочек свежего апельсинового пирожного (еще один ломтик лежал в ее сумке, завернутый в салфетку). Из-под свернутого свитера на дне сумки торчал уголок пакета. Элли собиралась рассмотреть его содержимое во время поездки, но солнечные лучи, греющие сквозь стекло, и неустанное ворчание двигателя убаюкали ее.

И только когда автобус доехал до Нафплиона три часа спустя, она поняла, что забыла пальто. Вероятно, оно осталось в самолете. Но пока Элли ждала на солнышке, когда из брюха автобуса выгрузят ее чемодан, досада улетучилась. Ощущая спиной жар, Элли поняла, что тяжелая одежда будет здесь только помехой. Она чувствовала себя как змея, сбросившая кожу.

В путеводителе было сказано, что до отеля в Толоне ее довезет такси. На автобусной станции выстроилась целая очередь машин, но прежде Элли хотелось хоть немного посмотреть Нафплион. Она двинулась в Старый город, катя за собой маленький чемодан и следуя указателям, любезно продублированным на английском.

Вскоре она оказалась на центральной площади, которую тут же узнала по фотографии на открытке. Дежавю! Элли не могла сдержать улыбки. Привычка к одиночеству избавляла ее от ощущения неловкости в незнакомых местах, поэтому она зашла в первое попавшееся кафе и села за столик. Обслужили ее быстро — тут же принесли капучино, стакан холодной воды и две теплые булочки с орехами. Во второй раз за несколько часов она стала свидетельницей греческого радушия, о котором столько раз упоминал А.

Прихлебывая кофе, она осмотрелась. Пятница, день едва клонится к вечеру. На площади яблоку негде упасть: кто-то толкает тележку, кто-то крутит педали велосипеда, кто-то летит на роликах. Люди, и стар и млад, прогуливаются в одиночку и парами под ручку, пожилые ковыляют, опираясь на палочку. Вокруг площади — больше десятка кафе, и все битком набиты. А как тепло — и это под вечер в середине сентября!

На столе перед Элли лежал пакет. Она подцепила пальцем надорванную упаковку, разорвала ее по всей длине и вытащила блокнот. Засунув оберточную бумагу в боковой карман сумки, Элли покрутила блокнот в руках. Открытки на то и открытки, что их может посмотреть тот, кому они попались на глаза, но как быть с посылкой? Заглядывать в блокнот — не то же самое, что читать чей-то дневник. Не будет ли это вторжением в чужую жизнь? И когда Элли нервно открыла его, то явственно почувствовала себя нарушителем границы. Перелистывая страницы, она видела, что все они исписаны знакомыми черными чернилами, изящным, хотя и не всегда разборчивым почерком А.

Указательным пальцем она рассеянно нарисовала букву «С» в булочных крошках на тарелке, посмотрела на площадь. Адресат так или иначе не имел ни малейшего шанса прочесть записи, и Элли, сгорая от любопытства и почти не чувствуя вины, вперилась в первую страницу.

Прочитав первую фразу, она остановилась. Конечно, лучше сначала добраться до отеля. Прижимая блокнот к груди, Элли встала и пошла к стоянке такси.

— Толон, — неуверенно произнесла она. — Отель «Марина».

Тем же вечером, сидя на маленьком балконе номера, она снова раскрыла блокнот.

Я в тот день отправился встречать тебя в аэропорт Каламаты, но ты не появилась, я прождал двадцать четыре часа — думал, может, ты ошиблась и прилетишь следующим рейсом. Или опоздала на самолет и не смогла мне сообщить. Я выдумывал десятки объяснений. Ту ночь я спал в кресле за тележками для багажа. Уборщик протер пол вокруг моих ног, а потом принес мне пирог со шпинатом, который собиралась выбросить его жена. Она была владелицей киоска, а их сын сидел на паспортном контроле, и, конечно, за сохранность багажа отвечал племянник, а у турникета посадочные талоны проверял двоюродный брат. «Маленькие аэропорты в Греции — дело семейное», — светясь от гордости, сказал уборщик.

Рано утром мне пришлось оставить зал прибытия. Даже само название казалось мне издевательским. Стояла середина сентября, и чартерных рейсов из Англии больше не ожидалось, так что надежды (какую я до этого питал) на твое неожиданное появление не осталось. Ты не отвечала на мои звонки, но я знал: если бы с тобой произошло что-нибудь ужасное, один из твоих друзей известил бы меня.

Некоторое время я сидел на скамье перед зданием аэропорта, не зная, что делать, куда ехать. Несколько минут спустя затрезвонил мой телефон. Пришло сообщение. Я полез в карман, и у меня так тряслись руки, что мобильный упал на асфальт. Сквозь паутину разбитого экрана я с трудом разобрал: «Она не может. Извините». Ты, вероятно, продиктовала это какому-то другу. Я несколько минут в болезненном недоумении смотрел на экран, потом набрал номер, с которого пришло сообщение. Никто не ответил. Я сделал несколько попыток. Конечно, с тем же результатом. Злость, ярость, гнев… Эти слова даже приблизительно не передают того, что я чувствовал. Просто слова. Колебание воздуха. Ничто.

Больше никаких посланий не поступало. Только «Bon voyage» от брата — позднее в тот же день. Я мог бы сразу уехать обратно в Афины, но мне невыносима была мысль о возвращении — по той же дороге, по которой я летел с таким предвкушением встречи, с такой радостью… Меня охватило оцепенение, и я никак не мог попасть ключом в замок зажигания. А потом понятия не имел, куда еду. Мне было все равно. Неизвестно, сколько времени я провел за рулем, но, увидев море, нажал на тормоза. На берегу, где кончалась дорога, мне бросилось в глаза объявление: «Комнаты». Вот где можно остановиться, решил я.

Следующие несколько дней я почти ничего не делал — сидел да смотрел на Ионическое море. Волны совсем взбесились, они бесконечной чередой накатывались и обрушивались на песок. Стихия отражала смятение моей души. А она, казалось, не могла успокоиться. Мне не хотелось есть, не хотелось ни с кем разговаривать. Мужчины считаются сильным полом, но я никогда не чувствовал такого бессилия. Я думаю, море утащило бы меня, если бы я подошел слишком близко. Случались дни, когда у меня возникало желание исчезнуть в этой пене.

Я видеть не мог свой мобильный — это было мучительно, — но снова и снова глядел на разбитый экран. В конечном счете я вытащил телефон из кармана и забросил в волны как можно дальше. И сразу же почувствовал облегчение. В тот момент, когда он коснулся воды, я смирился с тем, что больше не смогу услышать твой голос — и никогда не услышу. Теперь я был отрезан от тебя и от всего мира.