Не проспи любовь - Люси Китинг Страница 3

И тут у меня звонит телефон.

– Я уж решила, что ты умерла, – сообщает Софи, когда я беру трубку. – Такие мы стали деловые в этом вашем Бостоне, уже и на сообщения лучшей подруги не отвечаем! – с укором говорит она, имитируя массачусетский акцент.

Я смеюсь.

– Так ты соскучилась по мне, или как? – спрашиваю я.

– Неа, – усмехается она.

– Что, ни капельки?! – хнычу я.

– Так у меня же есть твой клон. Я сейчас с ним. Он злится, что я с тобой разговариваю. Спрашивает, чем ты лучше его. – Софи стала моей первой и самой лучшей подругой в Нью-Йорке. У нас есть давняя шутка: будто мы тайно клонировали друг друга, чтобы нам не было одиноко, когда кто-то из нас уедет. Никто эту шутку не понимает, но нам это даже нравится.

– А я вот по тебе скучаю, – говорю я.

– Что случилось? – внезапно тон Софи становится серьезным. Она всегда чувствует, когда что-то не так. И это чаще всего ужасно раздражает.

– Здесь просто странно, – говорю я. – Видела бы ты этот дом, Соф. Музей какой-то.

– Но ты же любишь музеи! – восклицает Софи. Ей меня не понять: она живет на Парк-авеню в настолько чистой квартире, что, приходя в гости, я всегда боялась, что одно мое присутствие ее запачкает. Родители Софи зарабатывают на жизнь тем, что продают произведения современного искусства, например, гигантские шары из искусственного торфа или видеозаписи с плавающими незнакомцами, которые можно смотреть на стене собственной гостиной.

– Говорю тебе, Элис, если бы ты вдруг пропала, первым делом я бы посоветовала красавчикам-детективам из Нью-Йоркской полиции, которые пришли бы ко мне в поисках тебя, заглянуть в Мет [4] или в МоМА [5].

– Мне нравится гулять по музеям, а не жить в них, – говорю я, закатывая глаза. – Это же не дом.

– Понятно. Ты, наверное, просто устала с дороги, – успокаивающе говорит она.

– Я почти все время спала… – Умолкаю, вспомнив, как заснула на груди Макса. Рассказываю Софи про ночь в музее, и она заявляет, что все это ужасно романтично. Но ее тон говорит о другом.

– Ненормально столько о нем думать, – говорю я. – Сама знаю. – Этот разговор у нас был уже миллион раз.

Софи вздыхает.

– Дело в том, что в Бостоне твоя жизнь начнется с чистого листа, Эл. Возможно, с твоей стороны будет мудрее, ну… начать встречаться с парнем, с которым, как бы это сказать, можно быть вместе?

– Но у меня такое ощущение, будто мы вместе… – говорю я.

– Ты же знаешь, о чем я, Элис, – говорит Софи с легким раздражением в голосе. – Нужен кто-то, с кем можно быть. Кого можно познакомить с друзьями.

С кем можно целоваться за деревьями во время школьных поездок на природу. Кто-то… ну… реальный.

Реальный. Последнее слово повисает между нами, и я задумчиво качаю головой. Софи права. Не важно, как я отношусь к Максу, – есть одна проблема. Ночь в музее – это сон. Каждая встреча с Максом – все то время, что я себя помню, – происходит во сне. Потому что Макс – парень из моих снов… И только.

Потому что в реальности его не существует.

Я понимаю, что влюбиться в того, с кем никогда не встречалась, влюбиться в нереального человека – совершенно ненормально. Но Макс снится мне, сколько я себя помню, так что мне не с чем сравнивать. Меняются места действия и истории, но сам Макс, его озорная улыбка и доброе сердце неизменны. Он – моя вторая половинка.

Однако я понимаю, что вечно так быть не может. Поэтому записываю все сны в блокнот. Софи как-то назвала мой блокнот «дневником снов» – что-то похожее продают в сувенирных лавках по соседству с отделом благовоний. Я ношу его с собой повсюду. Прямо сейчас он едет в моей сумке с надписью «Я У Нью-Йорк»; сумка лежит в плетеной корзине старого и ржавого велосипеда фирмы «Schwinn», который я нашла в саду за бабушкиным домом. Я назвала его Франком – сокращенно от «Франкенштейн», – потому что в прямом смысле вернула его с того света.

Сейчас мой Франк стоит между двумя каменными столбами, отделяющими школу «Беннетт» от остального мира, столбами, которые будто говорят: «О нет, не надо. Только не сюда». На самом же деле на гранитной плите, которую они поддерживают, написано: «ТОТ, КТО ОБРЕТЕТ ПОКОЙ В ЭТИХ СТЕНАХ, ОБРЕТЕТ ПОКОЙ И В СЕБЕ». Что-то я в этом сомневаюсь.

Внимательно рассматриваю парковку для студентов – она заставлена сверкающими автомобилями фирм «Вольво» и «Ауди» – и перевожу взгляд на Франка. Единственная причина, по которой я тут стою, – программа обмена между Гарвардом и школой «Беннетт», рассчитанная на профессорских детей. В справочнике говорится, что Мари Беннетт, которая в 1800-х основала школу, была дочерью президента Гарварда, с тех пор между этими учебными заведениями и установились «отношения взаимного уважения».

– Ну и что это значит? – поинтересовалась я, когда папа за ужином прочел мне об этом.

– То, что появление в числе учеников дочери главы кафедры нейробиологии повысит их репутацию, – пояснил папа. – А за это ты бесплатно получишь превосходное среднее образование.

– Серьезно? – спросила я, наклонив голову набок и наматывая спагетти, похожие на локоны ангелов, на вилку. – Я почти уверена, что меня берут в эту школу за спортивные успехи.

– Ах да, – кивает папа, подыгрывая мне. – Наверное, как раз за тот кубок, который тебе вручили в четвертом классе. Еще раз, за что именно?

– За то, что дольше всех крутила обруч, – напоминаю с набитым ртом. – Это была вершина моей спортивной карьеры.

– Да, точно. – Папа вытирает рот салфеткой и подмигивает мне.

Я пристегиваю велосипед у главного корпуса, который больше напоминает Белый дом, чем школу, и чуть ли не на цыпочках иду по блестящему мраморному коридору – других путей я не вижу. Негромко стучу в дверь декана, с которым у нас на девять часов назначена «беседа», – вчера, прочитав об этом в брошюрке с информацией, я невольно поморщилась.

– Войди-и-и-и-и-т-е-е-е-е, – нараспев произносит кто-то за дверью. Вокруг никого больше нет, поэтому я захожу в кабинет декана Хаммера, стараясь не смотреть в глаза серьезным лицам со старых портретов. Такое ощущение, что Нью-Йоркскую публичную библиотеку запихнули в одну комнатку – вижу мебель из темного дерева, старинные лампы, множество книжных полок.

– Что же ты натворила?

Услышав незнакомый голос, я резко разворачиваюсь, задеваю кофейный столик и падаю на ковер цвета клюквы.

Кошусь на нависшую надо мной фигуру парня, мысленно радуясь, что надела шорты, а не оранжевое платье, как собиралась. Вижу только густую копну светлых волос. Растрепанную, непослушную.