Калечина-Малечина - Евгения Некрасова Страница 3

Лара вернулась с ключами от их ласковой квартиры в старом кирпичном доме. Математика прошла мимо Кати на своих многочисленных ножках-столбиках, не задев её. На перемене всё тянулось хорошо, Лара рассказывала про их с родителями планы отправиться в путешествие по заграничным Гулливериям. Дима Сомов — вечный Катин вредитель и любимый человек класса — прошёл мимо и выплюнул Кате страшное и обидное слово. Катя растерялась и поглядела по сторонам. Лара рассказывала про поездку в театр в местную Гулливерию Вике Ивановой через две парты вперёд. Катя погналась за Сомовым, он, хохоча, поскакал от неё через парты. Лара рассказывала Вике Ивановой про пирог, который они испекли с мамой. Когда Катя почти достала рукой шею Сомова, её позвала Вероника Евгеньевна и сказала, что с такой причёской в школе появляться неприлично. Катя помолчала.

Дальше начался урок ОБЖ, который Вероника Евгеньевна всегда ставила после трудной математики. На ОБЖ классная рассказывала истории про разные страшные вещи в мире, которых стоило опасаться. Сначала она прочла про солдата, которого побили до кровавого полена, и посоветовала мальчикам лучше учиться, чтобы не попасть в армию. Дети слушали с компотом из страха и интереса. Катя, как всегда, с изумлением. Потом Вероника Евгеньевна рассказала про нездоровых выросших, которые делают с невыросшими плохие и неприличные вещи. Она зачитала воспоминания невыросших, встретившихся с такими выросшими. После этого Катя решила, что она правильно делает, что редко ходит гулять. В финале урока Вероника Евгеньевна рассказывала обычно развлекательную историю — про далёкие опасности, не угрожающие их классу. На этот раз она выбрала случай про человека, который заснул пьяный на улице. Ночью приполз удав и съел его. На следующее утро жители города обнаружили на асфальте человеческую фигуру в пятнистом, плотно закрытом пакете из удава. Многие дети смеялись, в том числе Дима Сомов. Лара кривилась, а Катя радовалась, что она живёт далеко от стран со змеями.

Следующая перемена была хорошей. Включили вальс, которым Вероника Евгеньевна спасала детей от современной неприличной культуры. Катя тоже им спасалась, потому что всё, что приносило радость, спасало. Лара прокружилась с Катей целых два танца, а Катя всего три раза наступила ей на ногу и всего два — потеряла ритм. В такие моменты Лара величественно кривила губы. Кате трудно было сосредоточиться, потому что внутри своей головы она делала «раз-два-три» и переживала счастье.

— Не сутулься — это некрасиво и неженственно, — сказала Лара.

Она точно знала, потому что помимо школы занималась бальными танцами. Спина послушно выпрямила Катю. Третий танец Лара вращалась с Викой Ивановой, но Катя не волновалась, Лара — не Лара, если танцует с кем-то одним. Да и пересчастливилось уже в это Катино утро, а ещё день впереди.

Хорошее и правда истощалось. Катя расслабленно расплылась на парте рядом с всегда прямосидящей Ларой. Литература — безопасная ерунда, одно читание и почитание авторов. Но тут Вероника Евгеньевна неожиданно налегла на журнал, обыскала его взглядом и вызвала Катю. Сердце принялось рваться из скелета, в голове застучало. Ноги неумело доставили Катю к доске. Мел неуклюже лёг в руку, учительница принялась диктовать: «Последняя туча рассеянной бури, одна ты несёшься по ясной лазури». Катя принялась выводить недоразвитые буквы. Когда она перешла на «одна ты несёшься» — раздался смешок и ещё какие-то гигики. На «одна ты наводишь унылую тень…» весь список третьего «Д», не считая не пришедшего из-за ангины Архипова, принялся смеяться. Лара аккуратно хохотала выверенным смехом. Даже молчаливый гений Носов грохотал неожиданным басом. Вероника Евгеньевна сдерживала смех, заговорщически прикладывала палец ко рту и подмигивала всему классу. Она прыскала, отчего её глазки совершенно утонули за блестящими щеками.

Даже если какой-нибудь одиночный человек просто хихикал рядом по своему поводу, а не над Катей, у неё отключалось понимание. Это случалось так: звуки становились тягучими, мир и существа в нём расплывались, смыслы слов и человеческих движений погибали. Катя выбивалась из навязанной реальности. А тут — тут целый хор, дирижируемый Вероникой Евгеньевной, хохотал над ней по неразъяснённой причине. Катя один раз повернулась на класс и два раза посмотрела на классную, но больше не стала. Текст на доске расслоился и летал перед доской ошмётками. Усилием, равным стараниям пяти десятилетних невыросших, Катя вернула текст обратно, всмотрелась и стёрла «с» в «рассеянной». Вероника Евгеньевна артистично шмякнулась головой об стол, класс понял команду и взорвался новым дружным хохотом. Катя художником отошла от доски-мольберта, наклонила голову, быстро вернулась обратно и написала в «несёшься», после «ш», где ничего прежде не было, — твёрдый знак. Учительница упала спиной на стул и принялась ловить дырой рта воздух. Невыросшие бились от смеха, как от электричества. Дирижёрским движением классная заставила всех замолчать, и, хоть не у всех получилось, она продолжила диктовать стихотворение. Катя принялась карябать дальше. Но как только она начала фразу «одна ты печалишь ликующий день», Вероника Евгеньевна затряслась на стуле и забарабанила ладонью по столу. Класс тут же провалился в приступ благословенной астмы — все беззвучно тряслись, ловя улыбками воздух. Катя с заболоченными глазами закончила строчку. Классная вытерла свои маленькие слёзки. Потом вдруг вскочила и подбежала к Кате. Та отступила плотно к доске, впитывая спиной мел. Вероника Евгеньевна вдруг по-курячьи раскорячилась и вытянула короткую шею.

— Петухи-петухи! — это закудахтала учительница.

Дети умирали от хохота, Катя — от ужаса.

— Петухи-петухи! — всё не унималась классная.

Потом резко заглохла, выпрямилась, словно её выключили.

— Садись, не могу больше, — проговорила она и махнула на Катю короткой толстой рукой.

Катины глаза будто лопнули, а мочки залезли в ушные дыры. Невыросшие превратились в мявкающих монстров. Учительница — в монстра покрупнее. Катя добралась по памяти до своей предпоследней парты.

Чудовище Вероники Евгеньевны выхрипнуло знакомое Кате словосочетание. Монстр рядом с Катей приподнялся и пополз к доске. Учительницезавр снова начал рычать в рифму. Монстр принялся записывать, знакомо поводя правым плечом и придерживая левой рукой юбку. «Это же Лара у доски», — осознала Катя. А ещё то, что тот же страшный стих про тучу диктуется и записывается. Существа вокруг подзатихли — устали, но поглядывали в сторону Кати с радостным свирепством. Вдруг чудовище вскочило с учительского места и стремительно приблизилось к Кате, не прекращая диктовать. Катя вжала шею в плечи и догадалась, что сейчас произойдёт что-то совершенно ужасное. Оно и произошло: диктатор схватил своими щупальцами Катин дневник и был таков.

Когда монстр Лары у доски положил мел, учительницезавр проговорил что-то и протянул плоский предмет. Монстр Лары приполз обратно и сунул этот предмет Кате в ладони. Классная прошипела, обращаясь прямо к Кате и тыча щупальцем на доску. Катя вглядывалась в деревяху, но видела только бьющиеся в эпилепсии строчки. В руках лежал дневник.

Очнулась Катя на перемене. Вдвоём с Ларой они стояли у окна. Лара облокачивалась на подоконник ровно настолько, чтобы её не обвинили в том, что она села на него. Она опустила лицо в телефон и трогала экран аккуратно подстриженными пальцами.