Свободу медведям - Джон Ирвинг Страница 30

— Ну же, Графф! — заорал он. — Ты не способен даже на это, проклятый слюнтяй!

И он щелкнул ручным сцеплением; я нашел пальцами ног маленький рычажок, но он не шевельнулся.

Шарящий свет фары выхватывал перед нами выбоины и ухабы разбитой дороги, резко возникшие заросли деревьев и бездонный котлован — холодное, умиротворенное ночное небо, а через бесчисленное число виражей — ангельский городок внизу. Все это надвигалось на нас словно из криво установленных кусков зеркала.

— Это твоя работа, Графф, — почти беспечно произнес он.

Мои пальцы на ногах скрутило от боли, но рычаг переключения скоростей издал неожиданный скрип; мотор выстрелил как пушка и заржал лошадью, и я почувствовал, как меня бросило на спину Зигги, я попытался сползти вниз. Передний амортизатор издал шипение; мотоцикл оживал.

Зигги съехал слишком далеко вперед, чтобы он смог отодвинуться назад; тяжело громыхая и вихляя, мы огибали верхнюю часть бесконечной S, но наше скольжение немного замедлилось.

— Это вторая, — сказал Зигги. — Найди мне первую, чтобы затормозить.

Впереди нас изогнулось основание S; мотоцикл вставал на дыбы и подскакивал на краю обочины, но мы ухитрялись не съехать с дороги. Мы держались, и Зигги сказал:

— Первую скорость, Графф. Теперь первую!

И мои пальцы задвигались снова, давя на рычаг: мне кажется, я почувствовал, как он пришел в движение. А Зигги крикнул:

— Не выжимай сцепление, Графф! Держи его все время, Графф!

И я подумал: «Ну вот, теперь почти все — мы сейчас выйдем целыми из этой чертовой карусели!» И мы выскочили с этой проклятой S. И я снова подумал: «Ну вот. Почти все в порядке».

Но что делал впереди Кефф? Что делал его трактор и прицеп с пчелами у края дороги?

Удивились ли они? Кефф, державший большое рулевое колесо словно ось земного шара и старавшийся не дышать, и моя Галлен, нахохлившаяся на самом краю платформы, удерживающая третий ряд ульев.

Кефф, великий слушатель, который наверняка не слышал начала нашего бесшумного спуска. Но что ты собирался сделать, Кефф, притаившись у обочины и карауля все живое на дороге?

— О, — выдохнул Зигги так тихо, что это скорее походило на шепот или жалобу, улетевшую вместе с порывом ветра.

Свет фары заплясал на них; приземистые, живые ульи, стоящие в три ряда, выступили перед нами из темноты. Гудящая железная платформа, прогнувшаяся под тяжестью меда, находившаяся на одном уровне с нашей приближающейся фарой, — она отразила наше нежданное прибытие.

Локоть Зигги дернулся дважды, двинув меня в грудь и сбросив с его плеч. Но я и сам уже помогал ему: мои руки уперлись костяшками пальцев в жесткое сиденье и бензобак между нами. Я оттолкнулся, с хрустом распрямил кисти и почувствовал, как отрываюсь, отодвигаюсь от Зигги и его зверя, очень медленно — так мне казалось — я оторвался и отодвинулся на сотни миль по склону, сотни миль я плыл за зверем, по-прежнему катившим на второй скорости, так и не сумевшим найти первую.

Дрожащий красный свет габаритных огней вздыбился предо мной. И я подумал: «Я оседлаю воздух и помчусь дальше вниз по склону до Вайдхофена. Я рассею этих пчел на милю… я никогда не доберусь до низу… тут сотня миль».

Но габаритные огни дернулись от меня в сторону и застыли у обочины, как бы размышляя, в каком направлении двигать, — хотя двигать им, разумеется, было некуда.

Самая длинная сотня миль, которую я проделал в воздухе, странным образом совсем не заняла времени. Его не хватило даже на то, чтобы неугомонный Зигги успел выдернуть ноги из-под руля, хотя я сумел заметить, как он пытался это сделать, — его лысый череп качнулся назад, ловя роковое отражение фар, хвостовых огней, различных ракурсов ульев, платформы, неуклюжего буфера трактора и железных коронок широко разинутого рта Кеффа.

Габаритные огни, заметавшись в безумной пляске, упали на дорогу и рассыпались красными и белыми брызгами — подпрыгнули в танце и погасли. Спрятав свой череп в тень и втянув голову в охотничью куртку, Зигги положил зверя на бок.

Свет фары прорывался под платформой к безопасной дороге за ней. Мотоцикл, лежа на боку, изучал этот маршрут — расцвеченный красными искрами рассыпавшихся хвостовых огней; подножкой, рычагом стартера и ступицей он лязгал об убегающую вниз дорогу.

Неужели ты не удивился, Кефф, увидев меня летящего через весь этот кавардак и настигшего Зигги в тот самый момент, когда он вынырнул из-под дальнего края твоего страшного груза?

Но что ты сделал, Кефф? Ты бы хорошенько подумал, что ты делаешь, — когда ты дал крен, Кефф, и заглушил двигатель… когда ты заглушил двигатель и потом накренился вперед, или в каком порядке ты это сделал? Что ты пытался сделать, Кефф? О чем только могли думать твои куриные мозги, Кефф? С чего ты решил, что ты должен съехать с дороги?

Зачем ты тронулся с места, Кефф, отчего Зигги сполз под платформу, а не выполз из-под нее на другую сторону?

О, ты сдвинулся ненамного, Кефф, но этого вполне хватило, чтобы зацепить Зигги или его зверя — ось или пару дюймов колеса — выступающим краем днища платформы! Господи, раздалось «БАНГ!» — глухой, металлический лязг, от которого вздрогнула луна.

Ты сдвинулся лишь немного, Кефф, но ты накренил трактор.

Именно в тот момент, когда я собирался перелететь через твой ужасающий груз, ты дал крен, Кефф. И Зигги — или часть его зверя — издал «БАНГ» под днищем платформы; а Галлен — ее изящные, длинные руки не сумели удержать страшный третий ряд ульев — прыгнула! Понимая, что все кончено и что пчелиные ульи пришли в движение помимо ее воли. Она прыгнула — как раз в тот момент, когда я собрался пронестись на бреющем полете над твоими пчелами, Кефф. Именно тогда ты накренил трактор, заглушил двигатель и… что ты там еще сделал своими тормозами, измерительными приборами и прочими зловещими железками?

И третий ряд ульев повис на краю платформы ровно настолько, чтобы я успел завершить свой полет длиною в сотни миль; они пришли в медленное движение, со свистом соскальзывая на пыльную дорогу и ожидая железного края платформы. Пчелы и я падали в замедленном темпе.

Решил ли я приземлиться, увидев, как они падают? Я плашмя растянулся на дороге, оказавшейся гораздо тверже, чем можно было подумать, и содрал кожу с ладоней.

Но пчелиные ульи ударились еще сильнее, чем я. Они были тяжелыми и хрупкими, как сосуды с водой. Хрупкие стенки раскололись, и ульи выплеснули наружу свои жужжащие, грозные рои.

Господи, что они жужжали? Что говорили пчелы? Может: «Кто разбил мой улей среди ночи?» Или: «Кто разбудил меня — раздавил мой дом, раздавил моих деток в их маленьких восковых сотах, когда они спали? И кто теперь слепит меня этим проклятым светом?»

Да, наш зверь не умер, не загасил своей фары — она горела под прицепом невыразимо ярким янтарным светом, освещая огромные сгустки меда, которые сочились с края платформы.