Золото - Питер Гринуэй Страница 30

А затем все блестящие безделицы были конфискованы на вечеринке, организованной штурмовиком Гильемотом с такими же желтыми, как у Рихтера, усами, правда, в форме щеточки в честь другого героя, который тоже неприятельскому плену предпочел самоубийство, но не под водой, а на земле.

Вечеринка имела целью если не совсем уничтожить и не до конца стереть, то хотя бы пригасить, притушить память о событиях под Сталинградом. Патриот Гильемот распорядился, чтобы гости в принудительном порядке сдали все свои драгоценности, пожертвовали их на вторую битву под Сталинградом, которую немцы уж наверняка выиграют. Мартины семейные украшения должны были, по крайней мере в теории, подсластить немцам эту горькую пилюлю.

Золотую зажигалку Бенджамина в результате заполучил мясник в обмен на худосочного неощипанного цыпленка и полкило почек. Пройдя по рукам – от мясника к бакалейщику, от бакалейщика к полицейскому, от полицейского к заводскому сторожу, в конце концов она удивительным образом соединилась с браслетом, брошью и сережками в плавильной печи, а уж затем, утратив свою сущность и какие бы то ни было сентиментальные ассоциации, все это в виде анонимного золота попало в Баден-Баден, где было еще раз переплавлено с другими еврейскими украшениями. Так на свет появился золотой слиток (инвентарный номер FRT 672742), который, вместе с еще девяносто одним слитком, был позже обнаружен на заднем сиденье черного «мерседеса» (номерной знак TL 9246), разбитого на дороге неподалеку от Больцано, единственного города в Италии, где не умеют готовить настоящие спагетти.

Бенджамин и Марта были отправлены в концлагерь Треблинка, где, говорят, существовала инструкция, позволявшая проводить эксперименты по превращению человеческого жира в мыло. Многие считают это чистой воды легендой, такой страшилкой на тему, как совершить гнуснейшее злодеяние против человечности и при этом еще извлечь практическую выгоду. Во всяком случае, инструкции о том, что это мыло должно пахнуть сиренью, точно не было.

Вдоль южной стороны заграждения из колючей проволоки росли двенадцать кустов сирени, и два месяца, с середины марта до середины мая, их одуряющий аромат, если стоять вблизи, почти заглушал запах из трубы крематория. Бенджамин любовался сиренью сквозь колючку, мысленно давая кустам имена двенадцати колен Израилевых. Он постоянно повторял современные английские стихи на тот случай, если после войны ему доведется преподавать поэзию в каком-нибудь американском университете. Он развлекал себя тем, что декламировал (порой неточно) довольно сложных авторов. Например, Элиота: «Жестокий месяц март, но вот бесплодная земля разродилась сиренью». Все было правильно насчет бесплодной земли и насчет сирени, а вот с месяцем ошибочка вышла.

Процитируй он «апрель», может, все бы и обошлось. А так – как в воду глядел. Ко дню весеннего равноденствия его и Марты уже не было в живых. А сирень цвела еще два месяца.

На месте их дома в Маркене теперь маленькое кафе с сувенирной лавкой и тут же, в закутке, фотоателье, где можно сфотографироваться на память в национальном костюме.

Профессор доколумбовой истории Южной Америки собрал коллекцию золотых мер веса, чаш и головных украшений майя и ацтеков в своем кельнском доме с видом на реку. Он превратил гостиную в небольшой музей с застекленными витринами, полками и стеллажами. Жена его была индейских кровей из Оттакавы, недалеко от Буэнос-Айреса. Она преподавала в начальной школе, а во время летнего отпуска помогала на археологических раскопках немецким специалистам. Звали ее Ринсария. Черноволосая, смуглая, с хрящеватым носом, она была на двадцать лет моложе своего мужа-профессора.

В Кельне у профессора работал ассистентом Ханс Топперлер, в меру скромный и вдумчивый молодой человек, мечтавший перебраться в Терра-дель-Фуэго, подальше от немецкой цивилизации, туда, где жители заворачиваются в кусок материи, перехваченный тесемкой, и подставляют лицо ветру. В качестве первого шага в осуществлении своей мечты он не сводил глаз с Ринсарии, когда та мыла посуду в профессорской кухне или, встав на стул, протирала застекленные стеллажи. Он думал о том, что ее надо освободить от этих презренных буржуазных занятий и вернуть в родные места, где она будет ходить полуголая, бросая вызов христианскому Богу. Ханс был человеком неглупым, но это был тот случай, когда похоть взяла верх над разумом. Хотя Ринсария говорила по-английски и по-немецки, носила испанское имя, а ее родители были попечителями часовни Святой Марии в Монтедоре, это не мешало ему считать ее простушкой, спустившейся с гор, где люди едва прикрывают тело яркими тряпками и предаются самым грубым страстям, а в остальное время созерцают облака и считают пролетающих бабочек. Ханс, можно сказать, втюрился в Ринсарию. Его романтические грезы и желание оказаться в фантастическом латиноамериканском раю слились воедино. Безответная любовь сильно расстроила его рассудок, выбила из равновесия и заставила забыть об осторожности. Насмотревшись на то, как Ринсария добросовестно вытряхивает мелкие камешки из манжет профессорских брюк, как она пинцетом выдергивает волоски из профессорских ноздрей и подсаживается к мужу на колени, когда тот сидит на унитазе, Ханс сообщил в гестапо, что она тайная еврейка. Зачем он поступил себе же во вред, остается загадкой. Профессора обвинили в сношениях с еврейкой и отправили в лагерь Треблинка, а Ринсарию отправили в тюрьму до выяснения всех обстоятельств дела. Хансу поручили собрать в профессорском доме все золотые украшения и самолично их переплавить в помощь доблестной немецкой армии. Это стало последним ударом по его рассудку: потерять любимую женщину, наставника-профессора, а теперь еще своими руками уничтожить культурные ценности и прекрасные произведения искусства! Он собрал золотые украшения майя и ацтеков в три холщовых мешка и захоронил на разных футбольных полях на окраине города. После чего покончил с собой. Для этого он поднялся с велосипедом на крышу самого высокого здания в Кельне и начал совершать круги, все увеличивая скорость и радиус, так что в конце концов, уже ничего не видя перед собой, перелетел через невысокое заграждение.

Первый мешок с золотом обнаружили почти сразу. На второй наткнулись в пятидесятых годах, когда меняли травяное покрытие. А третий мешок так и остался в земле. Содержимое первого мешка было живым воплощением распаленных фантазий Ханса о золотом индейском рае: извивающиеся змейки и пышногрудые смеющиеся женщины, певчие птицы и безмятежно спящие на огромных пальмовых листьях младенцы, черепахи и воин с кольцом в носу и горделиво стоящим членом, о каком грезил сам Ханс, воображая себя в постели с Ринсарией. Все эти атрибуты южноамериканского рая оказались в баден-баденском плавильном котле, из которого вышло несколько слитков. Один такой анонимный золотой слиток, следуя желанию немецкого офицера устроить рай для собственной дочери, в апреле сорок пятого года взял курс на Больцано.

Посмотрите на кольцо у себя на пальце. А если вы их не носите, взгляните на кольцо на пальце у соседа или соседки в трамвае, автобусе, в самолете. Велики шансы того, что в этом кольце есть толика золота ацтеков или майя. В мире не так уж много золотых запасов. Свояк Харпша, управляющий баден-баденским отделением Дойчебанка, где-то прочел, что если собрать в одном месте все добытое золото, то получится куб 60x60x60 метров. Если вдуматься, не так уж и много. И львиная доля – из Южной Америки. Золото, которое в шестнадцатом – семнадцатом веках было вывезено в Европу и там переплавлено, послужив материалом для новых изделий. Только представьте, сколько замечательных артефактов, воплотивших в себе многовековую культуру, знания и просто доставляющих эстетическое наслаждение, растаяло, как огромный айсберг в пустыне. В отличие от Ханса с его золотым раем, испанец Писарро видел лишь желтый металл.