Роман Нелюбовича - Олег Велесов Страница 31

— Геннадий Григорьевич? Здравствуйте. Могу я подъехать?

Зная характер Арбатова, я не сомневался, что в помощи он не откажет. Так и случилось. Я скачал на флешку написанные главы и выкатил мопед на улицу. За калитку выглянула Муська, присела, обвела хвостиком лапки. Прищурилась. Раньше она никогда не провожала меня, а сегодня вдруг вышла. Интересно, к чему это?

Я завёл мопед, поехал. За мелочёвкой свернул на главную дорогу и сразу справа блеснул маячками автомобиль ДПС. Тучный инспектор шагнул вперёд, пробил меня тяжёлым взглядом, но поднимать жезл не стал. Лицо инспектора показалось знакомым. Вспомнились серые образы седой учительницы и девочек, наряжающих ёлку. Ах да, жуткий новогодний рассказ и его толстый автор. Если бы этот инспектор знал моё мнение о его творчестве, то одним взглядом мне не отделаться.

Впрочем, то безвкусие и ординарность, которые мне приходится выслушивать еженедельно на местных литературных собраниях, рано или поздно взорвут меня изнутри и вырвутся наружу. Странно. Странно, что этого не случилось до сих пор. Обычно я не отличаюсь терпимостью. Старею? Мудрею? Наверное, старею, ибо мудрость не мой удел. Разве может мудрый человек бросить всё и уехать чёрт знает куда, повинуясь лишь порыву эмоций?

Я остановился у дверей редакции, заглушил мопед. Со стороны уличного кафе донеслась музыка. Драматический баритон Джо Дассена передавал привет любимой женщине; я постоял, послушал. Мелькнула зелёная косынка. Зойка протирала столики, улыбалась любезно кому-то из прохожих, меня не видела. Я дослушал песню и вошёл в редакцию.

Геннадий Григорьевич стоял у окна, читал с листа бумаги. Письмо. Неужели в редакцию до сих пор приходят письма? Казалось бы, куда быстрее и проще отправить сообщение по интернету, но, видимо, находятся ещё люди, которым достижения цивилизации незнакомы.

Увидев меня, Геннадий Григорьевич приветственно кивнул и указал на стул. Сам остался стоять. Письмо он аккуратно сложил в конверт и убрал во внутренний карман пиджака.

— Итак?

Я положил на стол флешку.

— Вот. Начал писать роман.

Геннадий Григорьевич взял флешку, посмотрел на неё, повертел в пальцах.

— Хорошо, я почитаю. Всё?

Ну и ладно, обещание получено, маленький огонёк надежды в душе затеплился. Теперь можно смело возвращаться домой и ставить богу свечку в благодарность хоть за какое-то мнение, возможно, не самое лицеприятное. Но уходить я не хотел, вернее, не решался. Мои пальцы выбивали на коленях дрожь, левое веко дёргалось, и я чуть наклонился вперёд и опустил голову, чтобы со стороны этого не было видно.

— Для меня это ново, — неуверенно заговорил я. — Раньше я пробовал писать нечто крупное, в размерах двух-трёх авторских листов. Но, знаете, там всё понятно, всё по прямой, да и жанры лёгкие, сплошное действие и никаких размышлений. А сейчас… — я остановился, вздохнул глубоко. Дрожь из пальцев перешла в плечи. — А сейчас… Знаете, я никогда не думал, что смогу взяться за что-то серьёзное. Не за ту развлекаловку, на которую мы ведёмся согласно законам рынка, а именно за что-то серьёзное. Вы меня понимаете?

Геннадий Григорьевич кивнул.

— Вот. Я написал несколько рассказов. Я затрудняюсь отнести их к какому-то жанру. Вы читали их. Там есть всё: драма, трагедия, юмор, лирика. Всего с достатком. Где-то их называют рассказами о жизни. Не знаю, кто придумал такое определение, но мне оно нравится. И вот теперь я решил написать роман. Настоящий роман, где всё то же самое, как в рассказах, но только больше. И знаете, мне страшно. Мне начинает казаться, что всё я делаю не так, не правильно, не интересно, или я просто не могу писать о таких вещах. Таланта не хватает. Я разместил несколько отрывков в интернете, но в ответ, как говориться, тишина. И мне нужно знать ваше мнение. Очень нужно. Я не представляю, к кому бы мог обратиться. Из всех, кого я знаю, вы единственный, ну, может ещё Мария Александровна, — вы единственные люди, у кого есть литературный вкус. Не вкусовщина, где определяющим моментом становится слово «нравится» или собственные убеждения на то, как надо писать, а именно вкус.

Пока я говорил, Арбатов не произнёс ни слова. Он по-прежнему стоял у окна, прислонившись плечом к откосу, и слушал меня спокойно и терпеливо. Терпение присутствовало даже во взгляде и оттого мне казалось, что я говорю полную ерунду. Когда я замолчал, Геннадий Григорьевич наконец-то отошёл от окна, сел за стол и сказал:

— Сколько вы уже написали?

— Четыре главы.

— Это прилично. Прочитать и оценить такой объём дело не одного часа, и даже не одного дня. Вы же не хотите отделаться поверхностной оценкой?

Я не хотел. Мне нужен был детальный разбор с аргументами и собственным мнением, и ответ на главный вопрос, вернее, на два вопроса: что же такое я пытаюсь написать и нужно ли это кому-нибудь?

Я вздохнул. Очень хотелось верить, что это кому-нибудь нужно. Очень. Иначе к чему все эти расстройства, трата времени, надежды, сомнения и прочая нервная дребедень, которая не даёт спокойно стоять, сидеть, лежать, думать. Которая терзает тебя круглые сутки, в любое время дня и ночи, в любой час и в любую секунду. Устал. Как хочется наплевать на всё, закинуть ноутбук за печку, надраться водки и уснуть — без снов, без угрызений. Как ребёнок.

— Я вставил в первую главу один свой рассказик. Ну, не совсем рассказик, так, миниатюрку. Не знаю, правильно это или нет, никогда такого не делал. Да и не знаю, всё это… новое, очень новое…

— Я посмотрю. Вы не беспокойтесь, Роман. И вы, конечно, не против, если я дам почитать ваше произведение Марии Александровне?

— Не против. Наоборот, был бы благодарен за это.

— Тогда на том и сойдёмся. Сейчас многое зависит от времени, а его как раз и не хватает. Катастрофически. Но как только появится «окно», мы почитаем ваш роман, подумаем, обсудим между собой, а потом встретимся и поговорим. Согласны?

— Спасибо.

На улицу я вышел в подавленном состоянии. Я хотел получить ответ немедленно, я и ехал в редакцию с надеждой, что Геннадий Григорьевич тут же прочтёт все четыре главы и даст положительную рецензию… А вместо этого меня задвинули на дальнюю полку как старый учебник, пообещав когда-нибудь вытащить на свет божий. Поэтому нетерпение моё продолжало дёргаться левым веком, а желание напиться продолжало нарастать. Но к чёрту. К чёрту! Никакой водки. Надо отвлечься, надо писать роман, надо искать новые интересные сюжетные моменты. Надо перечитать классиков, полистать современных успешных писателей. Надо, надо, надо… Ничего не хочется. Совершенно. Сейчас бы вместе с Анной уехать на речку, искупаться, посидеть под берёзками… Позвонить ей? Подумает, что навязываюсь, да и вообще. Пятнадцать лет разницы. Или сколько? Уже не мальчик, а она… Такая женщина, такая женщина. Как в песне. Даже улыбаться хочется.

Или всё же рискнуть и позвонить, и сказать в трубку беззаботно: «Солнце моё, Аннушка, здравствуй!». Как она отреагирует? Пошлёт за хлебом или примет игру и ответить что-то в том же духе? Да нет, какое там ответит. Мы и за руку ни разу не держались, а тут почти что интим. Нет, интим рано, для начала хотя бы на «ты» перейти.