Секрет каллиграфа - Рафик Шами Страница 31

— Представим себе, — продолжала Асмахан, — красивую и умную девушку, вступившую в брачный возраст. Какого жениха выберут ей родители из сотен претендентов? Нет, не самого душевного и красноречивого. И не самого умного, не говоря уже о самом честном. Они выберут самого богатого и влиятельного, а что это, как не покупка и продажа? Здоровую и красивую женщину отдают в обмен на власть и защиту для нее самой и ее семьи. Но я вижу, ты меня не понимаешь…

Назри окончательно запутался. Она говорила как будто по-арабски и в то же время на каком-то чужом языке.

На этот раз Аббани отправился к каллиграфу во второй половине дня, надеясь, что к тому времени он успеет чем-нибудь прополоскать рот. Действительно, теперь мастер дышал запахом апельсина и кориандра.

— Понравилось ли президенту наше последнее письмо? — спросил Фарси сразу после приветствия.

— Да, очень. Разве может не понравиться то, что вышло из-под вашего пера? — спросил Назри, направив свое внимание на острый нож, которым мастер обрабатывал тростниковую трубочку.

— Я почти закончил. Садитесь, пожалуйста. — Он показал гостю на стул.

К каллиграфу подошел подмастерье и спросил сусальное золото. Фарси открыл шкаф и достал из него толстую тетрадь.

— Осталось семьдесят листов. Когда закончишь, напишешь, сколько взял, и поставишь дату на странице в конце тетради. И осторожней, это золото!

Подмастерье был уже не мальчик и почувствовал себя неловко оттого, что его наставляли в присутствии гостя.

— Да, господин, я всегда обращаюсь с ним бережно, — покорно ответил он.

— И пришли сюда Юсуфа, пусть принесет нам два кофе, — велел напоследок каллиграф.

Из мастерской вышел маленький косоглазый мальчик и спросил Фарси, какой именно кофе он хочет.

— Много сахара и чуть-чуть кардамона, — ответил тот, после чего малыш отправился в кофейню Карама в самом конце улицы.

Наблюдая за мальчиком, Назри удивился его опрятности. Вообще, учеников Фарси от работников соседних лавок отличала какая-то особая элегантность.

— Каллиграфия не терпит небрежности, — коротко ответил мастер на комплимент клиента.

— Сегодня я пришел к вам с необычной просьбой, — сказал Назри, допив свой кофе и подвигая стул ближе к Фарси. — Это личное, для женщины, понимаете? — продолжал он шепотом. — Разумеется, не для жены. Кто пишет любовные послания законной супруге?

Каллиграф холодно усмехнулся.

— Вот, посмотрите. — Назри достал из бумажника сложенную записку, развернул и протянул мастеру.

Фарси прочитал фразу, которая ему понравилась.

— Какого размера должна быть надпись? — спросил он.

— С мою ладонь, — прошептал Назри. — И прошу вас… не жалейте золота.

— Это срочно?

— Да, как всегда. И снова нужно будет сделать сопроводительное письмо. Вашим чудесным почерком, но без моей фамилии и обратного адреса. Чтобы дама могла его показать, понимаете? Достаточно будет подписать его моим именем: Назри.

— Но вы должны изложить, что хотите сказать ей в этом письме. А я уж постараюсь сформулировать.

Назри заерзал на стуле. К этому вопросу он оказался не готов.

— Ну знаете ли… что-нибудь про любовь и все такое… — пробормотал он.

Каллиграф усмехнулся про себя, глядя на беспомощность, с какой этот могущественный и богатый человек пытается выразить свои чувства.

— Хорошо, — снисходительно кивнул он. — Тогда скажите, по крайней мере, что любит эта дама и что вы находите в ней особенно красивым. Подумаю, как мне это оформить.

Назри покраснел, точно ребенок, и принялся расписывать голубые глаза и прочие достоинства своей проститутки. Под конец он упомянул об удивившем его признании, что она любит слова больше, чем мужчин.

Мастер все записал. В душе он позавидовал этому денежному мешку, любовница которого преклонялась перед искусством каллиграфии.

Только на улице Назри почувствовал, что вспотел.

Всю жизнь потом Нура с благодарностью вспоминала время, проведенное у портнихи Далии. Чего она только не узнала за эти три года! Позже она повторяла, что если отец приобщил ее к чтению, а мать к кулинарии, то Далия научила ее жить.

Работа у Далии нравилась Нуре еще и потому, что она позволяла ей меньше бывать дома и общаться с матерью. Девочка освобождалась от уборки и готовки. Теперь у нее была профессия, а это мать уважала.

Дом портнихи стоял в месте, где сходились два переулка, и имел необычную треугольную форму. Он походил на нос огромного парохода и имел две двери — по одной с каждой стороны. У него не было внутреннего двора. Только узенькая полоска земли, засаженная садовыми растениями, отделяла его от соседних домовладений. Старый корявый померанец, высокая пальма и два лимонных дерева с непроходимыми зарослями олеандра и роз между ними образовывали настоящие джунгли, огороженные темно-зеленой с белыми вкраплениями цветов стеной вьющегося жасмина.

В середине террасы, выложенной наподобие шахматной доски красной и белой плиткой, плескал небольшой фонтан. Здесь швея и ее помощницы отдыхали после работы. На террасе десять месяцев в году пили чай и кофе и курили. В мастерских это строго запрещалось.

Ателье располагалось на первом этаже. Оно состояло из уютной приемной, двух мастерских, просторной кухни и небольшого складского помещения. Туалет находился в маленьком домике в саду, за померанцем.

На втором этаже жила Далия. Туда она никого не пускала, даже Нуру. Над третьим этажом находилась мансарда, куда вела лестница, пристроенная к заднему фасаду. Там же располагалась большая площадка, где сушилось белье. Но она не была огорожена перилами, как в доме Нуры. Девушка не любила подниматься туда, чтобы снять или повесить одежду: на шаткой лестнице у нее кружилась голова.

Далия любила дом, который сама купила и привела в порядок. Наследство отца поделили между собой четверо ее братьев. Они ловко лишили сестру доли на основании ее психической неблагонадежности. Обман Далия заметила слишком поздно. С тех пор она не перекинулась ни единым словом ни с братьями, ни с их детьми, хотя те и не оставляли попыток наладить отношения с известной и уважаемой портнихой.

— Сначала верните то, что украли у меня ваши отцы, или катитесь к черту со своей лестью, — говорила Далия племянникам.

Портниха жила в двух шагах от родителей Нуры, и это было единственным, что не нравилось девушке в ее новой работе. Первое время Сахар появлялась у Далии по нескольку раз на дню. Нура стыдилась, потому что мать разговаривала с ней, как с маленькой. Далия быстро поняла, почему так нервничает ее ученица, и решила положить конец ее мучениям.

— Послушай-ка, — сказала она как-то Сахар, поднимая глаза от швейной машинки. — Воспитывай дочь у себя дома. Сюда она ходит, чтобы учиться у меня, и никто, кроме меня, не будет читать ей здесь наставлений. Надеюсь, мы друг друга поняли?