Американский голиаф - Харви Джейкобс Страница 31

– Человек сам кузнец своего счастья, – сообщил Генерал-с-Пальчик телохранителю и спрыгнул со скамейки.

Охраннику не повезло родиться талантливым лилипутом, а потому он лишь задумался над генеральским воззванием.

– Олбани, Кингстон, Платсберг, Бингемтон. – Саймон Халл обвязывал лентами образцы новых эксклюзивных сигар «Халл-де-люкс». – Четыре магазина за год, и все процветают. «Дядя Том» – наш единственный просчет.

– Эту напасть следует повесить на меня, – сказал Джордж.

– Нет, сынок. Не стоит винить себя в том, что неграм пришлись по нраву папиросы, прости их Господи. Младенцы едят кашку, но потом из нее вырастают. Давай смотреть вперед, Джордж. Я тут подумал, что пора «Саймону Халлу и сыновьям» открывать представительство в Нью-Йорке.

– В Нью-Йорке? Там же на каждом углу по табачнику.

– Но совсем мало хумидоров с тем, что нужно джентльмену и его друзьям для хорошего вечера. Бренди, вино, беседа и дым от Саймона Халла.

– Погоди, – сказал Джордж. – Я бывал в заведениях с ореховыми стенами и европейскими поставками. В этом городе столько клубов для людей со средствами, что можно ходить из одного в другой не переставая. Нужны ли мы Нью-Йорку?

– Появляется новый класс, и он учится ценить роскошь. Сила этих людей не в имени, но в кошельке. Мы нужны им.

– Первый сорт для второго сорта? Сперва мы обхаживаем негров, теперь нуворишей? «Саймон Халл и сыновья». Оазис для тех, кто почти.

– Энергия происходит из веры, а вера из воображения, – произнес Саймон.

– Похоже, мне недостает ни того, ни другого, ни третьего.

– Да, как и многим твоим ровесникам. Сия болезнь – наследие Гражданской войны. Но мы оптимисты с великой судьбой. Вчерашняя боль – это завтрашняя гордость. Хотел бы я, чтобы твой взгляд прояснился.

– У меня хроническая колика.

– Когда у тебя будут дети, все изменится.

– Может, ты и прав, отец. Хоть мне и не понять, как младенцы превратят кислый виноград в сладкий, пусть их будет хоть целый двор.

– Виноград станет слаще, если ты меня выслушаешь. У твоего брата прекрасно выходит руководить нашим расширением. Я решил послать Бена на Манхэттен, чтобы он пожил там некоторое время и присмотрелся к новым возможностям.

– Меня ты посылаешь на запад и на юг, а Манхэттен бережешь для Бена? Хорош вотум доверия.

– Джордж, я хочу помочь тебе найти свою нишу в схеме нашего дела и не думаю, что ею станет организация бизнеса или торговля. Я ни в коем случае не наказываю тебя, лишь смотрю правде в глаза и стараюсь нащупать лучшее решение, которое удовлетворит нас всех. Я склоняюсь к мысли посетить Кубу и Южную Америку, подыскать там новые источники сырья.

– Бен в Нью-Йорке, Саймон ищет источники, а где же Джордж Халл?

– Здесь, в Бингемтоне, следит за фабрикой и за тем, как выполняются заказы от наших филиалов. Бингемтон – центр, сердце нашего предприятия. Неужели это похоже на недоверие?

– А как же Лоретта?

Утро за утром без погружений в Голубой Грот Лоретты – это казалось настоящим ужасом.

– Ты хотел сказать – Анжелика?

– Конечно Анжелика.

– Она займется магазином.

Джорджа почти не интересовала саймоновская стратегия грандиозного марша Халлов, ибо его будущее простиралось совсем в другую сторону. Он ждал известий из Кардиффа. Чурба получил ясные инструкции, он должен был послать телеграмму с новостями, но телеграммы не было.

– Так что ты об этом думаешь? – спросил Саймон. – Скажи, что видишь проблеск надежды. Сделай для своего отца хотя бы это.

Джордж думал, что похож сейчас на своего исполина, – перевернут, перекручен, отвержен и опутан гнилью. Для подтверждения выдумки он припас обман.

– Думаю я вот что. Все люди доброй воли до конца своих дней будут с почтением произносить название «Саймон Халл и сыновья». Ибо женщина – это всего лишь женщина, а хорошая сигара – это дым.

– Твои слова да Богу в уши, – сказал Саймон.

На следующее утро Бен Халл встал еще раньше обычного и зашагал вниз проверять новую связку листьев из Коннектикута. Прислушавшись к его шагам, Джордж отправился в паломничество к святыне Лоретты. Меж ее ног он нашел желтый конверт.

– Пришла вчера вечером, – проговорила Лоретта откуда-то издалека – Я забыла тебе отдать.

Джордж распечатал телеграмму и прочел слово, загодя сочиненное им для Чурбы Ньюэлла: «Поднят».

– Что-то важное? – издалека спросила Лоретта.

– Нет. – Джордж задрал ей рубашку и припал языком к сокровищу. Он лакал его, как щенок.

– Хватит, негодник, – мягко проговорила Лоретта. – Ничего оттуда не выйдет.

– Знаю, дорогая. – Джордж поднял теперь уже свою рубашку. – Спи дальше.

В субботу утром Берта Ньюэлл продавала черный кофе по три цента за кружку. Чурба с Александром отправились в город за провизией. Чурба купил в универсальном магазине Вольера самый большой рулон парусины, который там нашелся.

К полудню с помощью Гидеона Эммонса, Генри Николса, Джона Хагенса и других соседей парусина превратилась в громадный шатер, закрывший ненадежную могилу исполина.

Пока Александр разбирался с людскими заторами, Чурба вытащил из дома стол и водрузил его перед узким клапаном шатра. Талантливая художница Джейн Клостер, заправлявшая в начальной школе Кардиффа, написала большими буквами объявление: «10 МИНУТ – 50 ЦЕНТОВ. ДУХОВЕНСТВУ – 25». Скидка была установлена после напряженных переговоров между, с одной стороны, Чурбой, а с другой – Чурбиным конгрегационалистским священником Хетроу Локком и тремя его коллегами из Лафайетта: пресвитерианином, голландцем-реформистом и методистом. Четверо священнослужителей были освобождены от стояния в длинной очереди, что вилась от сгрудившихся в кукурузном поле повозок. Духовенству было позволено оставаться наедине с исполином, сколько им заблагорассудится и без дополнительной платы. Чурба надеялся, что это разглядывание не затянется так уж надолго. Каждая минута их безделья стоила денег.

Дожидавшаяся толпа думала иначе. Поначалу находка разбудила в людях всего лишь любопытство. Святой квартет, что исчез в шатре, будто в пещере, приструнил эту странную паству. Слышались шепот, вздохи, а то вдруг аллилуйи. Одно дело глазеть на необычную находку, и совсем другое – узреть чудо.

Чурбу угнетала тишина. Он понимал, что священники могут вознести его, а могут и низвергнуть. Если, не дай бог, они выйдут из шатра, держась за животы от смеха и хлопая себя по ляжкам, Ньюэлл останется с голым булыжником и полными штанами позора. Смиренные же лица служителей будут означать, что каменный человек получил сертификат и достоин почитания. Ставки оказались выше, чем Чурба предполагал.