Катья - Эмма Тополь Страница 31

– Куда? – испуганно спросил он и послушно сел на кровати.

– Туда, где нас никто не знает! Нам надо бежать! Мы скроемся в каком-нибудь месте. На время. Пока все не уляжется. Я сниму со счета деньги, на первое время нам хватит!

Я включила свет. Дэвид, расставив ноги, сидел на кровати. Его широко открытые глаза ярко блестели, лицо было неестественно бледным и вытянутым.

– Я никуда не поеду, – испуганно сказал он. – Я позвоню отцу... Он что-нибудь придумает!

– Дэвид, – пытаясь унять дрожь, я села рядом с ним на кровати, – ты не понимаешь, что тебя ждет! Ты убил человека! Несмотря ни на какие смягчающие обстоятельства, которые, может быть, адвокаты и найдут, ты все-таки совершил преступление, и плевать им всем, что ты несовершеннолетний, – тебя все равно посадят в тюрьму. И, скорее всего, будут судить как взрослого. А в тюрьме... Я не хочу тебя пугать, но то, что тебя там ждет, – это страшнее, чем в книгах или в кино! Отец не сможет тебе помочь, даже если истратит все наши деньги, продаст акции, дом и так далее. Скорее всего, он просто не выдержит. Его больное сердце, высокое давление... Ты хочешь еще одной смерти?!

Я видела, как испуганно расширились глаза у мальчишки, как напряженно впились его пальцы в покрывало, которое он мял в руках, как вздрагивали губы, словно повторяли за мной мои слова.

– Дэвид, мы с тобой вдвоем попали в эту жуткую историю, и мы должны вместе из нее выбираться, – выделяя каждое слово, говорила я. – Обещаю тебе, я никогда не оставлю тебя, сделаю все, чтобы ты не попал в тюрьму!

– Но ведь тебя тоже посадят...

– Нет, Дэвид, я не убивала.

– Но ты... ты меня совратила, ты...

– Мальчик мой, я могу сказать, что ты обманом заставил меня приехать сюда. Изнасиловал здесь, а когда я позвонила своему другу, чтобы он приехал и спас меня, ты его убил... История простая, мне поверят. Все знают, что я очень люблю своего мужа. А потом... даже если меня посадят в тюрьму, тебе ведь от этого легче не будет!

Он растерянно смотрел на меня и продолжал неподвижно сидеть на кровати. Было бы глупо с ним сейчас спорить, его необходимо хорошенько напугать, чтобы он стал покорным и следовал за мной тенью.

– Мой дорогой, пойми, я пытаюсь тебе помочь. Нам помочь. У нас нет другого выхода, как бежать. И бежать прямо сейчас, чтобы было время скрыться, пока завтра утром не хватятся и не найдут в номере труп. У нас есть целая ночь, и за это время мы должны отъехать от Бостона как можно дальше...

– А отец? – плаксиво спросил он.

– Мы позвоним ему позже. Когда будем далеко. Ты ведь не хочешь, чтобы его арестовали как нашего сообщника. Вначале мы исчезнем, найдем безопасное место, а затем позвоним ему, и он к нам приедет. К тому времени мы придумаем какую-нибудь правдоподобную историю, как это произошло. Поверь, все будет хорошо! Я чувствую! Быстро умойся, и едем!

– А мама?..

– Она же возвращется только через месяц. Мы ей тоже сообщим, и она к нам приедет. А пока надо бежать, чтобы нас не арестовали! Иди умойся, а то у тебя лицо в грязных разводах... – «от слез» я добавила про себя.

Не спуская с меня глаз, он о чем-то напряженно думал, затем все-таки встал и потащился в ванную.

Я подошла к Стиву. Мне было страшно на него смотреть, но его застывшее темное лицо притягивало к себе с невероятной силой. Я вдруг подумала, что никогда не видела его спящим, все наши встречи были короткими, и даже когда Стив целовался или стонал от страсти, он никогда не закрывал глаза.

Его лицо не было сейчас похоже на то, каким я его знала. Застывший рот, впавшие сине-сереневые скулы с проступающей щетиной и неподвижные, словно подрисованные углем, веки. Душа покинула эту оболочку, и теперь неподвижное тело напоминало гигантский камень, живой цвет кожи принимал оттенок земли и гранита. Я не могла представить, что эти черные губы когда-то меня целовали, а окаменевшие руки были горячими и нежно гладили меня по щеке...

Камень принимает цвет земли, чтобы не выделяться, как животное рождается с определенной окраской, чтобы слиться с природой. Инстинкт самосохранения. Если я толкну труп ногой, он наверняка покатится. Правда, камень сохранится на тысячелетия, а эта застывшая глыба начнет через пару дней разлагаться и превратится в комок слизи, которую впитает в себя земля... Бедный Стив!

Нет, мы не пришли из земли, и потому в нее и уйдем. Мы пришли из теплого живого человеческого тела, а уходим в холод и грязь. Это несправедливо. Ведь и мое тело, тело, которое я так люблю и которое приносит столько наслаждения мне и другим, тоже превратится в бесформенную глыбу. А затем растечется слизью...

Мне захотелось плакать от жалости к себе, но я продолжала стоять, наклонившись над тем, что еще совсем недавно было Стивом.

Мне вдруг показалось, что у него дрогнули веки. Нет, этого не может быть! Он мертв. И его убила я. Просто я так долго и внимательно в него всматривалась, что мне это показалось.

Господи! Я знаю, мое падение началось давно, я только на время замедлила его скорость. От этого стало казаться, что оно прекратилось. Обман. Мое предопределенное судьбой падение началось задолго до первого вдоха на этой земле и продолжается всю жизнь. Только иногда я бунтую и уговариваю себя, что это полет вверх. И вот теперь я снова чувствую головокружение от стремительно набирающего скорость спуска вниз. Со мной вместе улетает в бездну и это несчастное дитя. Господи, сохрани его, прошу тебя, сохрани!

– Имя?

– Дэвид.

– Фамилия?

– ...

– Фамилия? – Эдик из Баку, как он представился при знакомстве, раздраженно поднял на меня глаза.

Ему было лет шестьдесят пять, невысокого роста, с крупной седой головой и большими прижатыми желтыми ушами, в одном из которых торчал аппарат для глухих. Маленькие, близко посаженные глаза избегали прямого взгляда, лицо в крупных старческих веснушках лоснилось, в молодости его, вероятно, дразнили рыжим. Присмотревшись, я поняла, что у Эдика глаза разного цвета – один желто-коричневый, а другой какой-то мутно-зеленый. От него тяжело пахло мужской старостью.

Я так подробно изучила его лицо, потому что вот уже около часа не отводила от него взгляда.

Мы сидели в полупустой комнате, где были только потертый плюшевый диван темно-вишневого цвета с облезлыми цветастыми подушками, кресло и маленький допотопный телевизор, работавший на полную громкость. Когда я вошла сюда, вначале подумала, что мне показалось, но, прислушавшись, поняла: передача шла на русском языке. Из кухни доносился тошнотворный запах вареной капусты. Оттуда то и дело выходила растрепанная толстая женщина лет сорока с хорошеньким личиком лилипутки, остановившись в дверях, смотрела на нас, качала укоризненно головой и исчезала до следующего раза. И только когда она скрывалась, Эдик раздраженно говорил: