Сперматозоиды - Наталья Рубанова Страница 31

«Ты в порядке?» — спросит Полина, не сразу заметив, что плечи Саны трясутся.

Лишь после путешествия впитала Сана всю полноту его, Плохиша, присутствия. Если раньше она болела, томилась своим чувством, то теперь в нее влилось нечто иное — огромадное, совершенное. Сана верила — скоро начнут происходить чудеса, надо лишь немного, совсем немного еще потерпеть. Она знала, что нужна — нужна ему, быть может, как никогда: сказать как никто Сана пока не смела. Словно яхта со стапелей, сошла она в воду, не подозревая, что это тот самый «волшебный» пруд, и, сломав, наконец, уродливую восьмерку сансаркиного круга — вот, собственно, и весь знак дурной бесконечности, — еле заметно, одними уголками губ, улыбнулась: «Прощай, Плохиш… Привет, Плохиш!», что, в сущности, одно и то же, и уже не имеет никакого значения.

П — буква, просто буква, встреваю я; нет, П — турник, смеется Сана и легко делает на нем «солнышко».

Они идут от Проспекта Мира в направлении Сухаревки, — а там уж недалеко до Китая, в котором — надоба. Одна из них, та, что постарше, в черном длинном пальто, и пахнет духами. Другая — та, что помоложе, в короткой кожаной куртке, и духами не пахнет. Обе оживленно жестикулируют, то и дело случайно касаясь друг друга. Иногда им удается наступить на какого-нибудь прохожего, и тогда та, что постарше, начинает извиняться:

О, простите бога ради!

Чего это ты такая вежливая? — вскидывает бровь та, что помоложе.

Вежливая? А что, раньше такой не была?

Как сказать… — маленькая поднимает голову к небу. — Но вот этого вот «простите бога ради» я от тебя не слышала. Оно и звучит как-то фальшиво.

Фальшиво? — смущается та, что постарше. — Но чем же?

Не знаю, я часто не могу объяснить того, что чувствую, — та, что помоложе, легко перепрыгивает лужицу. — А ты?

А мне кажется, будто я теперь всё-всё могу объяснить, — отводит грустный взгляд большая.

Всё-всё? Но это же так скучно! Как же ты живешь? — удивляется попрыгунья.

По-разному, — увиливает та, что пахнет духами.

Расскажи, надо же мне иметь хоть какое-то представление о… — та, что не пахнет духами, останавливается на полуслове и пристально смотрит в глаза другой.

Рассказать? А ты не испугаешься? Тебе-то самой не станет скучно? — полы ее длинного пальто подхватывает ветер, обнажая стройные ноги.

А чего бояться? — смеется девчонка и, вставая на самокат, едет до перекрестка.

Откуда у тебя самокат? — спрашивает Сана.

А откуда у тебя такая сумка? — спрашивает Саночка и тянет ее на себя.

Из бутика, — Сану начинает раздражать девчонка, цепляющаяся за ее сумку. — Кончай!

Кончать в столь людном месте, доводя до сумасшествия несчастных зомби, вышагивающих по улицам, телесными судорогами? А как же пристойность? — хохочет Саночка.

Что ты о себе такое думаешь? Типа, «без комплексов»? — Сана хмурит лоб, и кажется старше лет на семь.

Не морщи лоб, а то тебе все сорок дать можно! — Саночка перестает смеяться и шепчет: — Прости.

За что, чудовище? — улыбается, как ни в чем не бывало, Сана.

За оргазм, за что же! Ты-то его давно не испытывала! — Саночка чуть подталкивает ее.

Откуда такая осведомленность? — приостанавливается Сана.

По тебе видно, — ковыряет в носу Саночка. — Замороченная ты.

Дурында, — Сана убыстряет шаг, но девчонка бежит за ней, поскуливая: — Ну ладно те, не буду так больше, давай сначала? — а в глазах — зайцы солнечные с ума сходят.

Давай, — соглашается Сана: так они снова переносятся к художественному салону на Проспект Мира.

О, простите бога ради! — наступает Сана ей на ногу.

Чего это ты такая вежливая? — вскидывает бровь Саночка.

Вежливая? А что, раньше такой не была?

Как сказать… — Саночка поднимает голову к небу. — Но вот этого вот «простите бога ради» я от тебя не слышала. Оно и звучит как-то фальшиво.

Фальшиво? — смущается Сана. — Но чем же?

Не знаю, я часто не могу объяснить того, что чувствую, — Саночка легко прыгает через лужу. — А ты?

Я? Я, наверное, тоже, — Сана лужу обходит. — Знаешь, я, наверное, лет тысячу мечтаю выспаться.

Тысячу? Но тебе же тридцать семь! — наклоняет голову Саночка.

Это только кажется! На самом деле мне тысяча…

Надо же, я и не подозревала, что в таком возрасте можно так здорово сохраниться! А может ты просто мумия?

Как ты догадалась? Конечно, ну конечно же, я — мумия, — будто найдя ответ на давно мучавший вопрос, Сана широко распахивает глаза. — Мумия! У меня же нет ни мозгов, ни внутренностей, одна оболочка!

Везет тебе, — с завистью смотрит на нее Саночка. — А как делают мумии?

О, это целое искусство! Сначала у меня вынули железным крючком мозг через ноздри и влили туда специальную жидкость.

Зачем?

Как зачем? Для размягчения остатков. Потом вынули внутренности, а полости тела вымочили в пальмовом вине.

Везет! Пальмовое вино!

Потом меня набили тканями, пропитанными канифолью — при охлаждении те, если ты помнишь, твердеют.

Не помню…

А после этого меня на два с лишним месяца засунули в раствор натуральной соды, и только через семьдесят дней вымыли и завернули в хлопковые бинты: все они были в клейкой густой канифоли, я помню…

И?..

Что — «и»?… В саван завернули, вот что «и».

М-да… кажется, ты неплохо изучила историю Древнего Египта, подруга.

Да, было интересно, — улыбается Сана. — Я раньше любила читать.

А сейчас?

Сейчас только в метро. Или на ночь. Если ничего не происходит. Но постоянно что-то происходит, поэтому иногда даже в метро невозможно: голова пухнет от собственных мыслей, а если еще и чужие…

Что-то ты мне не нравишься.

Да я сама себе не нравлюсь.

Давай ты мне всё расскажешь? Но для этого нужно вернуться назад.

Ок! — они возвращаются на Проспект Мира.

О, простите бога ради!

Чего это ты такая вежливая? — вскидывает бровь та, что помоложе.

Вежливая? А что, раньше такой не была?

Как сказать… — маленькая поднимает голову к небу. — Но вот этого вот «простите бога ради» я от тебя не слышала. Оно и звучит как-то фальшиво.

Фальшиво? — смущается та, что постарше. — Но чем же?

Не знаю, я часто не могу объяснить того, что чувствую, — та, что помоложе, легко прыгает через лужицу. — А ты?