Сладкая жизнь эпохи застоя - Вера Кобец Страница 31

— Имейте в виду: в Рейне купаться нельзя.

— А в Шпрее?

— Тоже. И в Майне, и в Одере.

А как прекрасна все-таки жизнь. Давайте спасем ее. Давайте все вместе попробуем. Может быть, и получится.

* * *

Лет десять назад возникла перед глазами и с тех пор все преследует простенькая цветная картинка: высокой травой заросший, ромашками и колокольчиками покрытый луг. Над травой — светлый затылок с двумя аккуратными косичками, завязанными белыми бантиками. Кажется, девочка собирает ромашки (разглядывает их? обрывает головки?). Ясно видно только одно: она медленно двигается, уходит, ни разу не обернувшись, все дальше и дальше. «Эй, — кричу я, — эй, подожди!» Слабо покачивается перед глазами море травы.

* * *

Чтобы иметь возможность любить домашних, нужно было от них уйти. Но это представлялось невозможным. Казалось: скованность одной цепью — закон.

Такими странными альпинистскими связками живут многие. И в результате взрослые дети убивают родителей или родители убивают взрослость детей. Цивилизованные разводы бывают редко. Намного чаще — мирное кровосмесительное сожительство.

Если б я вовремя прочитала Евангелие, знала бы еще в юности: враги человека — домашние его.

* * *

Чувство вины. Оно всегда рядом. Маленький сгорбленный старичок с клюкой. Смотреть на него нет сил и не смотреть невозможно. К нему все время приходится наклоняться, а далеко ли уйдешь так, внаклонку?

Но почему чувство вины должно быть безобразным и жалким? А если вытянуть и распрямить его? Жалкий старичок сделается тогда высоким и стройным юношей, на которого, если трудно, можно и опереться.

* * *

Сидя среди обломков, пытаешься собрать хоть самую простенькую конструкцию. С каждым разом собранный механизм все нелепее и примитивнее. Скорее всего, наступит день, когда и вообще ничего собрать не удастся. Что тогда? Тогда и подумаем. А пока гораздо важнее летним днем задрать голову и смотреть, как плывут по небу слоистые, кучевые и перистые облака.

* * *

Верность тексту. Необходимость ее. Изменяют по разным причинам (неблагородные отбрасываем). Иногда уводит в сторону стремление следовать правде (или правде в кавычках) жизни. Есть и другие виды правд, оказывающиеся болотными огнями.

Текст — ребенок, по отношению к которому мы акушеры. Единственная наша задача — не искалечить его, принять таким, какой есть.

Он брел шатаясь, потому что был полумертв от жажды. Почему это случилось? Неважно. В жизни случается разное. На него разве что пальцами не показывали. И в самом деле. Здоровый и молодой, не смог найти пару глотков любви, ходит черный. «Стерва какая-нибудь душу выпила», — прокомментировал кто-то. «Эй ты, приятель, — выкрикнул другой прохожий, — а что, если тебе приспособиться? Верблюды же приспособились. Прут, не пивши, через пустыню, и ничего». Весельчак рассмеялся жирно и смачно. Видно было, его хорошо поили. Ну, не любовью, конечно, но чем-то вполне ее заменяющим. Женщины были участливее. Они вздыхали, глядя, как он бредет в своей курточке с капюшоном, они и помочь бы хотели, но слишком уж был он измучен, и страшно было не справиться, зря только силы потратить. Да и сухой жар шел от него, прямо как от больного. Не ровен час заразишься. Нет, лучше уж мимо, хотя жалко, конечно же, жалко.

Дорога, которая поначалу казалась, в общем-то, ровной, была теперь вся изрыта колдобинами. Он спотыкался. Обувь разваливалась — пришлось ее выбросить. И теперь вид его был совсем странный: в курточке с капюшоном, босой. Думал ли он о чем-нибудь? Да, конечно, сначала о многом. Но потом мысли спеклись. Осталась одна: глоток, дайте глоток любви. «Глоток, — шептал он, — один…» И встречные ускоряли шаг, чтобы скорее уйти от него. Ведь ясно же, сумасшедший. Глоток…» «Сядьте сюда, — сказал вдруг женский голос. — Сядьте, передохните. Смотрите, какая хорошая тень. Вам голову напекло. Хотя вы в капюшоне… Ну, может быть тепловой удар. Куртку снимите — и вам станет легче». «Глоток, — сказал он. — Мне очень неловко просить вас, — он улыбнулся, и все лицо передернулось судорогой, — но, чтобы двигаться дальше мне, нужен глоток любви. Прошу вас, я очень прошу вас…» «Господи, — женщина от изумления даже всплеснула руками. — Ну если бы раньше! Ведь у меня ведро любви было. И никто даром не брал, а теперь — ну ни капли, совсем ни капли. Вы понимаете?» Она смотрела очень участливо, ей очень хотелось помочь ему. «Я могу принести вам ботинки, — сказала она. — Хотите? Ведь босиком идти трудно, у вас раны на ногах. Я принесу, хорошо?» Но он не слышал ее. Сейчас, когда он сидел, прислонившись к стволу огромного старого дерева, ему, конечно же, было чуть легче, но он понимал: еще минута, и жажда начнет мучить снова. Нужно собраться с духом и встать. Идти — отыскать хоть какой-нибудь водоем. Не озеро, так болотце. Он накрыл голову капюшоном и встал. После прохлады жар на дороге казался еще нестерпимее. Колеи, ямы, ухабы. Значит, никто не поможет, никто, даже если случится самое страшное. В голове снова спеклось все в какой-то липкий комок. «Глоток…» Сдвинув свой капюшон на затылок, он осмотрелся. Нигде, ни с какой стороны не было ни ручейка, ни источника, который мог бы его напоить…

Но он не погиб. На пути его встретилась деловитая женщина. Откуда она взялась? Сказать трудно. Известно, что деловитые женщины много что успевают, в том числе осмотреть все дороги, куда никто не заходит. Они откуда-то знают, что там иногда, бог весть почему, встречаются дельные вещи. Женщина шла упруго и быстро, но это ей не мешало все замечать. «Пьяный?» — была ее первая мысль. Она хотела уже пройти мимо, но деловитость ей этого не позволила. Раз человек попался навстречу, надо на всякий случай определить, что это такое. И, присмотревшись, она поняла, что это не то, что обычно шатается по дорогам. Тогда деловитая женщина, изменив свой маршрут, пошла вслед за путником, ни на секунду не выпуская его из глаз. И когда он упал, она была совсем рядом и сразу же наклонилась к нему, спросила: «Вам помочь?» «Я умираю от жажды, — сказал он. — Глоток, дайте глоток любви». Деловитая женщина была очень запаслива. В сумочке вместе с ключами и пудреницей она носила флакончик с туго завинченной пробкой. В нем было двадцать капель любви. По опыту она знала, что иногда эти капли необходимы, носить же их в таком количестве было нисколько не тяжело. «Пейте», — сказала она и кокетливо улыбнулась. «Мне, право, неловко, — с трудом шевеля губами, проговорил он. — У вас их так мало». Она рассмеялась: «Ну что вы, я дома храню в морозилке огромный запас». «Разве любовь можно хранить замороженной?» — спросил он изумленно. Он уже выпил все двадцать капель и чувствовал себя в силах думать и разговаривать. Женщина, безусловно, была миловидна. «Пойдемте со мной, — сказала она, — и я вам покажу». Голос женщины был похож на серебряный колокольчик. «Серебро — это металл», — вдруг вспомнил он. Но понять, что это значит, не смог: он был еще слишком слаб, и ходьба забирала почти все силы. «Неудивительно, — думал он, — ведь я изнывал от жажды так долго, но теперь мы скоро придем, и она даст мне глоток любви. Один глоток оживит меня».