Детство Иисуса - Джозеф Максвелл Кутзее Страница 31

– Унитазы – это унитазы, а какашки – не просто какашки, – говорит он. – Есть вещи, которые не то, что они есть, не всегда. Какашки – из этой категории.

Инес дергает мальчика за руку, краснея от ярости.

– Идем! – говорит она.

Мальчик качает головой.

– Это мои какашки, – говорит он. – Хочу остаться!

– Это были твои какашки. Но ты их выбросил. Избавился от них. Больше они не твои. Ты на них больше не имеешь прав.

Инес фыркает и удаляется в кухню.

– Когда они попадают в трубы, это уже ничьи какашки, – продолжает он. – В канализации они объединяются с какашками других людей и превращаются в просто какашки.

– Тогда чего Инес злится?

Инес. Вот как он ее зовет. Не мамочка, не мама?

– Ей неловко. Люди не любят говорить о какашках. Какашки воняют. В какашках сплошь бактерии. Ничего хорошего в какашках нет.

– Почему?

– Почему что?

– Это же и ее какашки. Почему она злится?

– Она не злится, она просто чувствительная. Некоторые люди чувствительные, это их природа, тут не спросишь, почему. Но это не обязательно, потому, как я тебе уже сказал, что с некоторого момента это уже ничьи какашки, а просто какашки. Поговори с любым слесарем, он тебе то же самое скажет. Слесарь не смотрит на какашки и не говорит себе: «Как интересно, кто бы мог подумать, что вот эдак сеньор Икс или сеньора Игрек какает!» Слесарь – он как гробовщик. Гробовщик же не говорит про себя: «Как интересно!..» – Тут он умолкает. «Меня несет, – думает он. – Я слишком много говорю».

– А что такое гробовщик? – спрашивает мальчик.

– Гробовщик – человек, который занимается трупами. Он как слесарь. Он следит за тем, чтобы трупы оказывались в должном месте.

«А теперь ты спросишь, что такое трупы?»

– А что такое трупы? – спрашивает мальчик.

– Трупы – тела, которые поражены смертью, они нам больше не нужны. Но о смерти нам беспокоиться не надо. После смерти всегда есть другая жизнь. Ты сам видел. Нам, людям, в этом смысле везет. Мы – не какашки, которые сбросили и они смешались с землей.

– А мы как?

– Как мы, если мы не какашки? Мы – как образы. Образы никогда не умирают. Ты это в школе узнаешь.

– Но мы какаем.

– Это правда. В нас есть что-то от совершенства, но мы и какаем. Это потому, что мы двойственной природы. Я не знаю, как это проще сказать.

Мальчик молчит. «Пусть помозгует об этом», – думает он. Опускается на колени перед унитазом, закатывает рукава как можно выше.

– Пойди погуляй с мамой, – говорит он. – Иди.

– А гробовщик? – говорит мальчик.

– Гробовщик? У гробовщика такая же работа, как любая другая. Гробовщик такой же, как мы. У него тоже двойная природа.

– Можно его повидать?

– Не сейчас. Сейчас у нас другие дела. В следующий раз, когда поедем в город, поищем лавку гробовщика. И тогда посмотришь.

– А на трупы можно посмотреть?

– Нет, вот это точно нет. Смерть – дело личное. Профессия гробовщика – она скрытная. Гробовщики не показывают трупы публике. Хватит об этом. – Он тыкает проволокой в глубине унитаза. Как-то надо протолкнуть проволоку по колену сифона. Если засор не в сифоне, тогда в месте соединения труб снаружи. Если оно вот так, он понятия не имеет, как это чинить. Придется сдаться и найти слесаря. Или образ слесаря.

Вода, в которой все еще плавают какашки Инес, смыкается вокруг его ладони, запястья, предплечья. Он проталкивает проволоку по сифону. «Антибактериальное мыло, – думает он. – Мне потом понадобится антибактериальное мыло, тщательно промыть под ногтями. Потому что какашки – это какашки, потому что бактерии – это бактерии».

Не чувствует он себя сущностью с двойственной природой. Он чувствует себя человеком, пробивающим засор в канализационной трубе с применением простейших инструментов.

Он вытаскивает руку, вытягивает проволоку. Крюк на конце распрямился. Он сгибает его вновь.

– Можно вилкой, – говорит мальчик.

– Она слишком короткая.

– Можно взять длинную с кухни. А ты ее согнешь.

– Покажи, что ты имеешь в виду.

Мальчик трусит прочь, возвращается с длинной вилкой, которая была в их квартире, когда они сюда въехали, и он ни разу ею не пользовался.

– Можно ее согнуть, если ты сильный, – говорит мальчик.

Он гнет вилку в крюк и пропихивает ее в сифон, пока она во что-то не упирается. Попытавшись вытащить вилку, он чувствует сопротивление. Сначала медленно, потом быстрее причина засора являет себя: это кусок ткани с синтетической подложкой. Вода уходит. Он дергает за цепочку. Грохочет чистая вода. Он ждет, еще раз дергает за цепочку. Труба прочищена. Все хорошо.

– Я вот что нашел, – говорит он Инес. Держит предмет на вытянутой руке, с него все еще капает. – Узнаете?

Она заливается краской и стоит перед ним, как провинившаяся шкодница, не знает, куда спрятать взгляд.

– Вы их всегда в унитаз спускаете? Вам не рассказывали, что так ни в коем случае нельзя делать?

Она качает головой. Щеки алеют. Мальчик тревожно дергает ее за юбку.

– Инес! – говорит он. Она рассеянно гладит его по руке.

– Ничего, дорогой мой, – шепчет она.

Он закрывается в ванной, снимает замаранную рубашку, моется в раковине. Антибактериального мыла нет, есть простое из Комиссариата, которым тут все пользуются. Он отжимает рубашку, споласкивает ее заново, опять отжимает. Придется ходить в мокром. Он отмывает руки, ополаскивает подмышки, вытирается. Может, и не так чисто, как хотелось бы, но хотя бы дерьмом не воняет.

Инес сидит на кровати, мальчик прижат к груди, как младенец, она его укачивает. Мальчик дремлет, струйка слюны изо рта.

– Я пойду, – шепчет он. – Зовите, когда понадоблюсь.

Вспоминая об этом визите к Инес, он думает, до чего странная это история в его жизни, до чего непредвиденная. Кто бы мог подумать, когда он впервые узрел эту девушку на теннисном корте, такую уверенную в себе, такую безмятежную, что придет день, и ему придется смывать с себя ее дерьмо! Какие выводы об этом сделали бы в Институте? Нашлось бы у преподавательницы с седыми волосами название для этого – какашковость какашки?

– Если ищешь облегчения, – говорит Элена, – если облегчение упростит тебе жизнь, есть места, куда мужчине можно податься. Тебе друзья не рассказывали? Друзья-мужчины.

– Ни словом. А что именно ты понимаешь под облегчением?

– Сексуальное облегчение. Если ты ищешь сексуального облегчения, я не единственное твое прибежище.