Богоматерь цветов - Жан Жене Страница 31

- Дивина, подай мне брюки, - сказал негр.

- Подожди, выпей чаю.

Дивина протянула по чашке ему и Нотр-Даму. И снова начинается жизнь втроем в мансарде, нависшей над мертвецами, срезанными цветами, пьяными могильщиками, таинственными призраками, разорванными солнцем. Призраки - это не дым и не пар, густой и непроницаемый: они прозрачны, как воздух. Мы проходим сквозь них днем, чаще всего днем. Иногда они вдруг четко прорисовываются в наших чертах, на ноге, скрещивают свои бедра с нашими, проявляются в одном из наших жестов. Много дней Дивина провела с тем бесплотным прозрачным Маркетри, который бежал вместе с Нотр-Дамом и довел его до безумия - почти прикончил; проходя сквозь его призрак, Нотр-Дам всегда увлекал в своем движении искрящиеся лохмотья, неприметные глазу Миньона и его большого друга (может быть, желая сказать "хороший друг", однажды он сказал "милый друг"). Он берет сигарету. Но это Маркетти щелчком исподтишка выбивает ее из пачки. То здесь, то там лохмотья призрака Маркетти цепляются за Нотр-Дама. Они преображают Нотр-Дама до неузнаваемости. Эти призрачные лохмотья смотрятся на нем неуклюже. Он и вправду выглядит, как ряженый, какими бывают только крестьяне-бедняки на карнавале - с их нижними юбками, шалями, митенками, ботинками на пуговицах и с каблуком а' 1а Людовик XV, капорами, косынками, которые они хранят в бабушкиных и сестриных шкафах. Нотр-Дам-де-Флер понемногу обрывает лепестки своего приключения. Реального или мнимого? И то и другое. Вместе с Маркетти они взял сейф, скрытый в письменном столе. Обрезая электропровод, соединяющий его со звонком у сторожа, Маркетти (красивый тридцатилетний корсиканец, чемпион по греко-романской борьбе) прикладывает палец к губам и говорит:

- Вот он и затих.

Сидя на корточках, скорее всего, на коврике, они будут искать шифр - и найдут его, прежде безнадежно запутавшись в сочетаниях, перемешавших их возрасты, волосы, безусые лица их любимых, кратные и множители. Наконец, эта путаница выстроилась в круглый витраж, и дверца столика приоткрылась. Они положили в карман триста тысяч франков и кучу фальшивых бриллиантов. В машине, на марсельском шоссе (даже если нет намерения уехать, после подобных дел всегда едут в порт. Порты находятся на краю света), Маркетти, единственно по причине собственной нервозности, ударил Нотр-Дама в висок, разбив его до крови своей золотой печаткой. Потом (Нотр-Дам узнал об этом позже, из признания, сделанного Маркетти одному малому) его дружку пришла мысль уложить его из пистолета. В Марселе, после дележа, Нотр-Дам доверил ему всю добычу;

Маркетти бежал, бросив юношу.

- Сволочь он, а, Дивина? Как ты думаешь?

- Ты был безумно в него влюблен, - сказала Дивина.

- Ты, наверно, спятила.

И все же Маркетти был красив. (Нотр-Дам рассказывает о свитере, который, точно бархат, облегал его торс; он прекрасно чувствует, что в этом сокрыто неотразимое очарование. Железная рука в бархатной перчатке.) Светловолосый корсиканец с глазами... голубого цвета. Борьба была... греко-романская. Печатка... золотая. По виску Нотр-Дама текла кровь. В сущности, он был обязан жизнью тому, кто, только что прикончив его, его воскрешал. Маркетти своей милостью повторно рождал его на свет. Потом, в мансарде, Нотр-Даму становится и грустно и весело вместе. Словно он поет песню смерти на мотив менуэта. Дивина слушает. Он говорит, что Маркетти, попавшись, будет сослан. Отправится в ссылку. Нотр-Дам точно не знает, что такое ссылка, лишь однажды он слышал, как какой-то парень сказал, говоря о судьях: "Эти круто засылают", но он подозревает, что это будет ужасно. Для Дивины же, которая знает тюрьмы и их задумчивых гостей, ясно, что Маркетти она объясняет это Нотр-Даму - исполнит обычный обряд, возможно, тот, что исполнил один смертник: всю ночь - от заката до рассвета того дня, когда голова его скатилась в опилки, - он распевал все песни, какие знал. Маркетти будет петь голосом Тино Росси. Он сложит свои пожитки. Отберет фотографии своих самых красивых любовниц. Фотографию матери. Обнимет мать в комнате свиданий. Уедет. А потом будет море, то есть чертов островок, чернокожие, заводы, на которых делают ром, кокосовые орехи, колонисты в панамах. И красавец побег! [32]Побег будет прекрасен! Маркетти будет прекрасен! Эта мысль способна так растрогать меня, что я готов заплакать от нежности, припав к его восхитительным мышцам, покорным мышцам других тварей. "Кот", борец, завоеватель сердец, станет королевой каторги. На что сгодятся там его греческие мышцы? Его будут звать Блуэттой [33], пока не прибудет прохвост помоложе. Но нет же. Может быть, сам Господь смилостивился над ним? Отправка в Кайенну теперь запрещена указом. До конца своих дней ссыльные остаются в массивных централах. Нет больше шанса, надежды на побег. Они умрут в тоске по этой родине - их настоящей родине, которую они никогда не видели и в которой им отказывают. Ему тридцать лет. До скончания века Маркетти останется меж четырех белых стен, и, чтобы не сдохнуть с тоски, он в свой черед будет выдумывать себе жизни, им непрожитые, без надежды когда-либо их прожить. Надежда умрет. Роскошные жизни, которые заключены в камере, напоминающей по форме игральную кость. Это радует меня. Пускай этот спесивый и красивый "кот" в свою очередь узнает муки, которые суждены слабакам. Мы призываем все свои способности, чтобы сочинить себе самые блистательные роли в самых роскошных жизнях; мы выдумываем их такое множество, что нам не хватает сил на то, чтобы их исполнить, и если бы какая-нибудь из них случайно осуществилась, то мы не обрели бы счастья, так как истощили в себе сухое наслаждение - многократно вызывая в себе воспоминание о его призраке от тысячи возможностей обрести славу и богатство. Мы пресыщены. Нам сорок, пятьдесят, шестьдесят лет; нам по силам лишь растительное существование, мы пресыщены. Твоя очередь, Маркетти. Не изобретай способов сколотить себе состояние, не ищи надежного пути для провоза контрабанды, не выдумывай новой хитрости (все они затасканы, крайне затасканы), чтобы обманывать ювелиров, умыкать девушек, усыплять священников, сдавать фальшивые карты, потому что если тебе не хватит смелости на попытку бежать, смирись с тем, что однажды сорвешь куш (не уточняя до конца, чем он может быть), который позволит тебе навсегда уйти от дел, и наслаждайся этим, как можешь, в глубине своей камеры. Ибо я ненавижу вас от любви.

Дивинариана

(продолжение)

Несмотря на все отвращение, которое вы, быть может, к ней питаете, Дивина по-прежнему королева бульвара. Какой-нибудь новенькой (лет пятнадцать), плохо одетой и не обращающей внимания на подмигивания в ее сторону, "кот", легонько толкнув ее, скажет: - Она - Дивина; ты - оборванка.

Дивину видели на рынке около восьми утра. С авоськой в руке она приценивалась к овощам, фиалкам, яйцам.

В тот же вечер, пять подружек за чаем:

- А знаете, милочки, Дивина вышла замуж за Бога. Встает с первыми петухами, чтобы пойти причаститься, Вся-Кающаяся.