Кома - Эргали Гер Страница 31

Женя спала, до ушей накрывшись одеялом, шепот ее оказался ровным, чуть свистящим дыханием, я глупо постоял над ней и побрел в туалет.

– Вот так-то, брат, – попрекнул я в туалете тупоголового своего приятеля, по милости которого приключился такой конфуз.

Приятель скукожился и хмуро молчал. Тараканы, пригревшиеся на трубах, испуганно шевелили усами.

Мы справили маленькую нужду, потом я добрел до раскладушки и плюхнулся на нее с твердым – нет, вы не угадали – с твердым намерением предаться полноценному сну. Бери пример с Жени, сказал я себе, сладко зевая, – и тут же, эхом, на диване раздался вздох, Женя отбросила одеяло и прошлепала по моим следам в туалет.

Вернувшись, она преспокойнейшим образом улеглась на диване, и я от досады и унижения чуть было не уснул окончательно – но, видать, это было еще не то унижение. Опять ее дыхание перетекало в шепот, опять ее яростный страстный призыв влек каждую клеточку моего бессовестного организма туда, к дивану, но я не верил этому бреду, я засыпал. Молодая педагогиня, утомленная беготней по музеям и перронам, спит ангельским сном, положившись на порядочность одинокого молодого начштаба, и напрасно наш юный герой кувыркается, как блин на сковородке, – так говорил диктор, а я поддакивал, в душе не веря, – но время шло, и ровное дыхание Жени окончательно убаюкивало надежды. Засыпая, я продолжал чутко вслушиваться в ее дыхание. Похоже, она и впрямь решила, что я уснул: там, на диване, началось какое-то движение, легкие шелестящие звуки чередовались с причмокиванием, а дыхание то учащалось, то прерывалось, пока не перешло в громкие страстные придыхания. Женя разошлась не на шутку: диван стонал и пружинил, ее мотало из стороны в сторону с такой силой, что я с мальчишеским, можно сказать, испугом следил за разгулом ее страстей. Потом она села и стала раскачиваться, как маятник, просунув под себя обе руки; я боялся пошевелиться, дабы не спугнуть ее за этой прелестной девичьей игрой, однако во мне просыпалась совесть, нельзя было хладнокровно следить за ее страданиями. Любишь ты, парень, на все готовенькое, попрекнул я себя напоследок; пора, твой выход. Я рванулся вперед, проснулся и озадаченно уставился в темноту. Было тихо. Женя мирно посапывала; за окном по бульвару пронесся подгулявший автомобиль, и бешено колотилось мое вздорное сердце.

И опять я уснул, и почти тотчас Женя сползла с дивана, я тоже сполз, мы поползли по ковру навстречу друг другу, следя, чтобы каждый прополз равное расстояние до другого, и мы по-звериному поглядывали и порыкивали друг на друга. Этот бред смыла реальная возня на диване: Женя сняла лифчик, сунула его под подушку и перевернулась на другой бок. Впрочем, я уже ничему не верил, тем более что на диване опять началась возня, только на этот раз работали в четыре руки; приглядевшись, я обнаружил на диване обеих сестричек, Женю и Лизу. Удивляться было бессмысленно – такая замысловатая выдалась ночка – оставалось только следить за происходящим во все глаза. Славная эта парочка могла бы заняться акробатикой или синхронным плаванием, столько головокружительных трюков привнесли сестрички в лесбийские игры; любуясь их слаженностью, трудно было однозначно ответить, спорт это или искусство. Мне снилось, что я лежу на раскладушке и притворяюсь спящим, в то время как девушки распаляют друг друга и с вожделением поглядывают в мою сторону… Нет, ты слишком жесток с этими нежными, теплыми, розовыми созданиями, ты слишком долго испытываешь их терпение; должно быть, они думали о том же – мысли у нас были общие, как вода в сообщающихся сосудах, – потому что замерли там, на диване, огорченные моей бесчеловечностью, и одеяло, покрывавшее девушек, картинно сползло на пол… Вдруг я отчетливо, с замиранием сердца понял, что шорох сползающего одеяла идет не из сна, а как бы со стороны, из реальной ночи, – открыл глаза и увидел невероятное: одеяло действительно сползло на пол, а сама Женя, в одних трусиках, лежала передо мной во всей красе как большой именинный торт… Это очень походило на очередной бред. Я понимал, что надо встать, иначе она обидится и замерзнет, но тело словно вросло в несчастную раскладушку – нет, тут что-то было не так – я не мог сдвинуться с места; наконец сделал отчаянное, решительное движение – и в очередной раз проснулся.

Часы показывали половину третьего. Я сел, прислонившись спиной к книжному шкафу, и крепко задумался. Женя спала. Для меня же, надо понимать, единственным шансом уснуть было нарваться на ее решительный, недвусмысленный, прямой и желательно грубый отказ. Ну конечно, я так и знал, что все закончится этим. В нашем деле без унижения не обходится. Это днем она дура, а я начальник генштаба, а сейчас она женщина, Гея, матерь-земля, она будет лежать, раскинувшись на диване, и ждать, пока ты не начнешь суетиться и припадать, да еще подумает, чего ей хочется, тебя или огурчиков с медом… Надо было решаться. Я сидел и решался.

– Не спиш-шь? – вдруг спросила Женя, растягивая мягкий шипящий звук.

– Не-а, – ответил я недоверчиво.

– А что так?

– Думаю.

– О чем?

– О тебе. А ты?..

Она вздохнула.

– Поспишь тут… Стонешь, дергаешься… Я уж хотела подойти, лоб потрогать – не заболел ли…

– Ах, Женя! – сказал я навзрыд. – Должно быть, я всерьез заболел, раз лежу и думаю о тебе! Потрогай мне лоб… – Я перескочил на диван и склонился над Женей, она выпростала руку, чтобы потрогать лоб, но я запротестовал: – Нет, не рукой, надо губами, – и неожиданно для себя поцеловал ее в спекшиеся, заспанные губы. – Только так можно вылечить, – добавил я, целуя еще раз, и еще что-то бормотал, неразборчивое, но убедительное, должно быть, потому что Женя вдруг вздохнула полной грудью, обвила мою шею горячими руками, по сравнению с которыми я был холоден как ледышка, и прошептала:

– Иди ко мне… Иди ко мне, милый… Милый, иди ко мне…

6

И случилось так, что я оконфузился. Иначе говоря, потерпел блистательное поражение (как в Лизином имени бил разряд электричества, так и поражение естественно вытекало из имени ее старшей сестры). Женя оказалась слишком томной для меня женщиной, ее спелая, горячая грудь оказалась сладостной невыносимо, и чрево ее было налито медом, короче – куда уж короче, вот беда! – только я вошел в нее, как тут же и вышел; допекли меня мои эротические фантазии. Громкие, томные стоны Жени раздирали слух – это был стон-мольба, это стенало и молило о помощи живое существо, которому я, к стыду своему, был бессилен помочь.

– Подожди, Женечка, – бормотал я. – Подожди, девочка. Все будет хорошо, мне просто надо перевести дух. Потерпи, Женечка…

Женя, однако, не собиралась терпеть и обрушилась на меня таким водопадом страсти, такими каскадами ласки, что я возродился из пепла в пламень почти на глазах, как в мультике, – и тут прозвенел звонок. Один, потом другой. Звонили в дверь. Со стоном отпрянув от меня, она лихорадочно, с каким-то испуганным подвыванием стала искать в развале постели свои трусики – я еще только соображал, стоит ли открывать, но это дурацкое подвывание, по сути, решило дело.

– Послушай, Женечка, возьми себя в руки. – Звонок опять затрещал. – Это кто-нибудь из моих приятелей. Сейчас я им дам от ворот поворот, ты только не паникуй, пожалуйста…