Грузовики "Вольво" - Эрленд Лу Страница 32

В конце семидесятых появляется «Globetrotter» и становится законодателем мировой моды в грузовиковой отрасли на двадцать с лишним лет. Биргер держится в седле до начала восьмидесятых, но потом, когда слава изобретателя гениальной машины достается не ему, резко сдает. Он сходит с дистанции. Сперва садится на больничный, потом досрочно выходит на пенсию. Однажды на заправке, пока водитель зашел в кассу рассчитаться, Биргер увел у него «Globetrotter». Рванул прямиком домой и загнал машину в сарай. Ее, разумеется, искали, но нашлась она только сегодня, говорит Май Бритт. Другими словами, Допплер сидит за рулем ворованного грузовика, прав у него тоже нет. И он в полном восторге. И даже подумывает, а не стать ли ему водителем грузовика. Если этим заниматься на более законных основаниях, то, наверно, получишь истинное удовлетворение.

7. Как шли дела у «Volvo Trucks» в восьмидесятые годы, Май Бритт не знает. Биргер уволился. Фокус их семейных интересов сместился. Это были грустные годы.

8. Как и девяностые. У «Volvo Trucks», судя по всему, все по-прежнему было весьма недурственно. А вот для Май Бритт и Биргера настали черные дни. Биргер умер. Май Бритт состригла своим попугайчикам наросты на клювах и подверглась судебному преследованию, к тому же ее замучили боли в ногах.

9. С началом нового тысячелетия жизнь пошла в гору. Про концерн «Volvo Trucks» ничего наверняка сказать не могу, но у Май Бритт точно. Курение травы помогло ей отвлечься от болей и начать, так сказать, борьбу за благо мира. У нее появились новые друзья. И сейчас она собирается в Хультфред на рок-фестиваль, развлечься и потанцевать с Бембу.

(Условно академический раздел закончился)

Фон Борринг вступает в беседу. Ему надоел бесконечный треп Май Бритт. Я давно подозревал, заявляет он, что все это твое диссидентство — насквозь фальшь и амбиции. Тебе не важно, против чего протестовать. Тебе просто нравится сам процесс. Ты живешь на наркотиках, а считаешь, что делаешь человечество лучше. Ну как можно изменить что-то в жизни, когда ничего не соображаешь? Но ты, конечно же, не желаешь видеть этого вопиющего противоречия. Твой хваленый Боб Марли, что он сделал хорошего? — спрашивает фон Борринг.

— Он писал отличную музыку, — буркает Май Бритт.

— Про музыку я знаю, — говорит фон Борринг. — Но что он сделал хорошего?

— Он заставил людей поверить в то, что жизнь можно изменить к лучшему, — говорит Май Бритт.

— Изумительно, — откликается фон Борринг. — И вот люди обрели эту веру и на радостях начали обкуриваться так, что забыли, на каком они свете. Счастливо побороться! Я знаю, о чем я говорю. Я был на джембори на Ямайке, это был самый разнузданный слет за всю историю скаутства.

— А сам ты что, лучше? — угрюмо спрашивает Май Бритт.

— Назови мне наркомана, который сделал бы в жизни хоть что-то хорошее? — отвечает вопросом же фон Борринг.

— Я спросила, разве сам ты лучше? — повторяет Май Бритт.

— Возможно, я чуточку получше все-таки, — говорит фон Борринг.

* * *

В тот самый момент, когда «Globetrotter» разворачивается перед кассами фестиваля в Хультфреде, на пейджер фон Борринга поступает сообщение с опровержением утренней информации. Амурский сокол не показывался на Эланде со вчерашнего дня, но некий амурский сокол замечен в Умео — спокойный и довольный, он сидит на заборном столбе.

— Эта колымага доедет до Умео? — спрашивает фон Борринг.

— Она доедет хоть на край света, если хозяйка отпустит, — отвечает Допплер.

Май Бритт, однако, заартачилась, но вдруг широкая дьявольская улыбка расползается по ее лицу, и она заявляет, что готова разрешить им ехать в Умео в том — и только в том — случае, если пообещают купить в конечном пункте самый дорогой торт, сделать на нем надпись: «С горячей благодарностью от Май Бритт и Биргера Мубергов. Спасибо за все, „Volvo Trucks!“» и лично, из рук в руки, вручить его начальнику филиала концерна в Умео.

— Не вопрос, — говорит фон Борринг. — Считай, договорились.

— А зачем? — спрашивает Допплер.

— У меня есть свои соображения*, — объясняет Май Бритт.

Фестиваль в самом разгаре. Выступление «Svenska Akademin» ожидается через несколько часов.

У Май Бритт с собой сумочка с деньгами, заработанными на Бонго и Грегусе, и трава. Май Бритт вылезает из кабины, напоследок (они прощаются навек) машет фон Боррингу и Допплеру и исчезает в толпе людей лет на шестьдесят-семьдесят моложе Май Бритт.

* насчет соображений Май Бритт.

Сказать по секрету, за этой просьбой Май Бритт — вручить начальнику филиала «Volvo Trucks» в Умео роскошный и дорогущий торт — стоит дьявольски изощренный расчет. Сперва начальник, естественно, обрадуется, а потом все же задумается, по какому случаю подарок. И наверняка попросит секретаршу выяснить, кто такие эти Муберги. Порывшись в архиве, она через некоторое время доложит, что на Май Бритт у нее ничего нет, а Биргер Муберг проработал на «Volvo Trucks» сорок лет. Начальник на этом не успокоится, а станет названивать заводским пенсионерам, знавшим Биргера, и постепенно ему откроется вся правда. Что гениальная идея создания «Globetrotter» принадлежала Биргеру, но слава досталась не ему. Биргер оказался не у дел и умер с горьким чувством, сраженный несправедливостью. Тут торт застрянет у начальника в горле, и если он не полная размазня, то вынужден будет признать, что лично в ответе за случившееся, и тогда, думает Май Бритт, начальник схватит со стола нож для разрезания бумаг и — выколет себе глаза или даже сделает себе харакири, потому что у шведов и японцев очень много общего, гораздо больше, чем принято считать. Моральный кодекс обеих стран предъявляет неумолимо высокие требования к личной ответственности человека, гораздо более высокие, чем в большинстве нормальных стран. В Швеции тон задает протестантизм в его самом чистом, самом жестком и несгибаемом варианте, в Японии та же картина, только уже на почве буддизма. Человек в ответе за каждый совершаемый поступок. Сделал ошибку — все, дорогой, ты спекся. Никто тебе не поможет, не спасет. Тут нет обходных путей в виде покаяния и прощения грехов, как у католиков или менее суровых протестантов. В Швеции раз согрешил — все, пропал навеки. И та же судьба ждет тех, кто отвечает за грехи предшественников. Во всяком случае, Май Бритт надеется, что чувство ответственности простирается настолько далеко. Надеется и верит.

Как только Май Бритт скрывается в толпе, Допплер выруливает с парковки, и огромная фура на всех парах мчит на север в сторону Нурчёппинга, где сворачивает на шоссе Е4, которое как полноводная река несет себя до Умео и дальше. Они гонят как заведенные. Останавливаются только пописать, заправиться и купить сухофрукты, продукт настолько странный, что фон Борринг в сложившейся безвыходной ситуации согласен есть его в пути вместо всех этих шоколадок и чипсов. К ночи они добираются до Умео, где фон Борринг заскакивает в первую же телефонную будку и звонит, чтобы получить точные координаты столба с амурским соколом. Допплер доставляет наставника на пляж, примерно двадцать энтузиастов, в походных куртках, уже выстроились в шеренгу перед биноклями на треногах. Светлая июньская ночь. Атмосфера священнодействия. Сокол (амурский) для них как откровение. Они, все как один, чувствуют себя участниками таинства, к которому мало кому из смертных дано приобщиться. Они сердечно приветствуют фон Борринга — он здесь патриарх, можно сказать, предводитель, а сокол картинно сидит на заборном столбе и милостиво дозволяет любоваться собой, восторгаться и фотографировать. У Допплера закрадывается подозрение, что этот красавец забрался сюда с одной целью: привлечь внимание к своей персоне. Наверно, с ним плохо обходились в Омане, ему захотелось лучшей доли. Он пролетел полземли, но теперь ему отплатят сполна за его мучения.