XXS - Ким Каспари Страница 32

действиям и электрошоку, о котором знаю из те­левизора.

И все равно я была мертва, в душе. Я весила всего 34,4 килограмма; единственное, что я ощу­щала, это мои кости. Каждое движение причиняло страшную боль, даже кровать казалась мне неве­роятно жесткой. Теперь все это похоже на страш­ный сон. А в то время я совершенно ничего не осо­знавала, только боль, и все. Две недели я была подсоединена к зонду. Искусственное питание. А14 июня отец снова отвез меня в клинику.

И вся волынка началась по новой. Воспитате­ли те же самые. Да и лечащий врач тот же — док­тор Новак, Рубильник. Только пациенты другие.

И вот уже больше двенадцати недель я в пси­хушке. Но на этот раз потому, что хочу стать здо­ровой. Хотя это ужасно трудно! На моем отде­лении три пациентки с булимией и пять с анорек- сией. Так как у меня нет нормальной анорексии и нет нормальной булимии, а есть комбинация из того и другого, меня очень трудно отделить от этих истеричных гусынь. Игра та же самая: выигрыва­ет самый больной, самый худой, имеющий меньше всего шансов. Я хочу выздороветь и прямо так им и сказала. Поэтому проиграла сразу.

Признаюсь, что, когда меня выписывали, я не хотела быть здоровой. Потому что знала, что благодаря болезни получу больше внимания от

отца. Но теперь мне понятно, что если буду вести себя как дома, то я разрушу в себе все, что не успе­ли разрушить мои родители. Недавно одна воспи­тательница сказала мне, что я неосознанно пыта­юсь заставить свою мать заботиться обо мне. По­этому я чуть не откинула копыта. Воспитательница права. Самое мерзкое, что моя мать не проявила ни малейшего интереса к тому, что я чуть не умерла. Она меня не навестила и даже не позвонила.

В конце июля я ездила с отцом на семейный праздник. Специально для этого мне дали свободный день и тетя пригласила нас в Мюнхен и на-

настояла на том, чтобы, наконец, снова меня увидеть. В этот день я гадко себя чувствовала и физически, и психически. На этом празднике я сидела два ча­са подряд на белом кожаном диване и таращилась на стеклянную столешницу до тех пор, пока ко мне не подсела моя кузина Жасмин. Мы мало знакомы, хотя в детстве провели вместе довольно много времени, потому что, когда мама лежала в больни­це из-за своих межпозвоночных дисков, я полгода жила у тети. Уже тогда отец не был способен поза­ботиться обо мне, поэтому меня быстренько и под­кинули тете. Жасмин на год старше меня, учится в гимназии и с пяти лет играет на пианино. Играет прямо фантастически! А еще у нее длинные свет­лые волосы. В прошлом году у нее была конфир­мация, ведь она якобы верит в Бога.

В общем и целом она полная противополож­ность мне. Я всегда думала, что именно поэтому терпеть ее не могу. Но когда она сидела рядом и мы с ней разговаривали, я вдруг заметила, какая она милая. Показала мне старый альбом с фото­графиями, и мы смеялись сами над собой. Я в че­тыре года сижу в песочнице... А потом я обнару­жила открытку, к которой была приклеена моя карточка, где я новорожденная. Я перевернула и прочитала: «Это наша София Виктория! Разве не хороша? Теперь, когда она родилась, мы с Марлен так рады, хотя она, собственно говоря, внеплано­вый ребенок».

Почерк моего отца, Марлен — это мать. Значит, я внеплановый ребенок. Когда я сидела на кожа­ном диване рядом с Жасмин, я тысячу раз задала себе вопрос, почему они не захотели сделать аборт, мои проклятые родители. О матери я знаю, что она ходила на аборт в шестнадцать лет. Какая честь, меня она сохранила на несколько больший срок!

Наконец мы с Жасмин выяснили, что не выно­сили друг друга по одной и той же причине: ей все время рассказывали, как здорово я рисую, ка­кие у меня волшебные руки, которые способны создавать на бумаге великолепные картины. А мне капали на мозги, что Жасмин прекрасно играет на пианино. Моя пианинная карьера потер-

пела фиаско, точно так же, как и ее рисовальная. Поэтому мы должны были друг друга ненавидеть.

После того как я вернулась в клинику, было принято решение: никаких выпускных экзаменов. Я так хорошо училась в школе, а теперь нате вам! Перед каникулами я снова пошла на занятия к roc- подину Бабалису. Он официально записал меня на повторный экзамен, это где-то в октябре. Те­перь я каждый день занимаюсь по полчаса мате­матикой и снова ничего не понимаю.

Воскресенье, 4 октября 1998

Завтра начинаются экзамены. В б часов 45 ми­нут цивилист Пьет отвезет меня в Мюнхен. Са­мое ужасное, что я не учила ничего, кроме мате­матики. А теперь я дрожу, потому что боюсь, что не справлюсь.

Четверг, 8 октября 1998

Сегодня мой шестнадцатый день рождения, и самый хороший из подарков я сделала себе са­ма. Я сдала экзамены: английский — отлично, физра — четыре, немецкий — четыре, теория тру­да — четыре, а математика — трояк. Но аттестат

будет лучше, потому что во внимание принимают­ся текущие оценки, а там у меня по математике пя­терки. Так что всё совсем неплохо, если учесть, что я ничего не делала и к тому же пропустила школу. Во всем остальном день рождения был довольно скучный. Позвонил отец, а еще Амелия, Рамин, Фиона, Мирка, Никки и Даниэль.

Наконец снова появилась какая-то пер­спектива.

Рубильник и социальная педагогиня из кли­ники посоветовали мне не возвращаться домой, а переехать в так называемую коммуну. На самом- то деле это просто интернат. Таких интернатов много, но половина плохие. Они сказали, что нуж­но привыкнуть к-мысли, что к отцу я не вернусь. Сначала я была в шоке и сразу же отказалась. Мне нужно к друзьям, к Пикассо, в привычную обста­новку. Прошло несколько дней, и эта мысль стала мне нравиться — наконец-то можно будет вы­браться из привычного болота. Мне стало ясно, что дома у меня практически нет шансов выздоро­веть и вести нормальную жизнь. Социальная педа­гогиня и Рубильник тут же всё уладили.

Уже почти неделю я вешу 66,8 килограмма. Наконец-то мне перестали ежедневно повышать количество калорий. Меня откормили как следу­ет, я стала просто жирной. По крайней мере, я

это чувствую и уверена, что рои ощущения неда­леки от истины.

Как только отсюда выйду, я должна похудеть, это решено.

Вторник, 27 октября 1998

Боже мой, одни нервы! Как я волнуюсь! Сего­дня мы с социальной педагогиней ездили в М. Это крошечный пригород Мюнхена, в котором живут одни богачи. Здесь в качестве пробы я должна aUU провести один день в коммуне. Снаружи дом как дом, такой же, как все. Мы припарковались и про­шли через деревянные ворота в маленький дво­рик. Из дома вышел мужчина среднего роста, на вид лет сорока, и крикнул нам, чтобы мы про­ходили. Потом уже другой мужчина, помоложе и очень симпатичный, две женщины очень строгого вида, социальная педагогиня и я расположились за столом для беседы. Женщин зовут Карлотта и Коринна. Итак, мы разговаривали. Говорили, ес­тественно, обо мне. Я рассказала правду. Соврала только один раз, когда меня спросили насчет нар­котиков. В клинике я тоже сказала, что никогда не имела дела с наркотиками, а так как я не курю, они мне сразу же поверили. Здесь я не была так уверена, что они приняли все на веру, но сделали