Исповедь. Пленница своего отца - Жан-Мишель Карадек Страница 32

Она показалась мне настоящим чудом.

Наконец наступил тот день, когда Старик отвязал меня от кровати и выпустил с чердака.

Сколько времени я провела в подобном заточении — этого я не знаю. Возможно, несколько месяцев. Много месяцев.

Я поправилась: ребра срослись, синяки исчезли, а ожоги на ступнях и щиколотках зажили (благодаря тому, что их все время лизал мой Волчонок). Правда, на запястьях у меня навсегда запечатлелся след от веревки, которой я была привязана к кровати.

А еще я снова забеременела — забеременела точно таким же способом, как и раньше.

Насколько я помню, тогда у меня родился Борис…

За время моего пребывания в заточении дети подросли. Они относились ко мне довольно отчужденно и называли мамой Старушку.

Раймону-младшему — старшему из них — шел уже одиннадцатый год, и остальные везде следовали за ним, словно маленькие солдатики. Старик приучил их безоговорочно во всем ему подчиняться и работать до позднего вечера. Они почти не ходили в школу. Старик лишь время от времени приводил их туда, чтобы они там числились и чтобы благодаря этому можно было получать пособие на детей. Это пособие приходило на мой банковский счет, но я об этом даже не догадывалась.

Старик оформил на себя доверенность и получал вместо меня и мою пенсию по инвалидности, и те пособия, которые мой статус многодетной матери-одиночки — да еще и инвалида — позволял мне получать.

Я узнала обо всем этом только после его смерти.

Старик заставил меня возобновить свою работу в его мини-типографии: я в течение уже нескольких лет занималась копированием на печатном оборудовании каких-то бланков, не понимая смысла того, что на них написано. Каждый раз, когда я делала какую-нибудь ошибку, меня ожидала хорошая взбучка, а потому я старалась не перепутать ни единой буковки. Старик проверял выполненную мною работу, и я каждый раз с замиранием сердца ждала его вердикта.

Если он ничего не говорил, это означало, что я не сделала ни одной ошибки.

Выполнив свою дневную норму в типографии, я занималась приготовлением пищи, стиркой и уборкой под руководством Старушки. Я терла тряпкой пол, добираясь до самых труднодоступных уголков.

Мне по-прежнему не разрешалось ни разговаривать с детьми, ни брать их на руки, ни ухаживать за ними — даже за самыми маленькими. Иногда мне казалось, что они меня вообще не замечают.

Строительство дома, затеянное Стариком, мало-помалу продвигалось вперед. Старик строил этот дом кустарным способом, без каких-либо чертежей и без помощи профессионалов. Иногда Старику приходили помогать его приятели. Я наблюдала за мужчинами издалека, не решаясь с ними заговорить. Они искоса поглядывали на меня, но, когда наши взгляды пересекались, смущенно отворачивались.

Лишь значительно позднее я узнала, что Старик убедил их в том, что я слабоумная и не умею говорить. Они никогда не удивлялись тому, что время от времени я хожу «брюхатая», хотя вроде бы я ни с кем никогда не общалась и единственным мужчиной у нас дома был сам Старик.

Я не знаю, что он им по этому поводу рассказывал — может, правду. Как бы там ни было, никогда не происходило ничего такого, что позволило бы им догадаться, в чем же заключается эта правда. Гораздо позже я узнала, что относительно отца моих детей в нашей деревне ходили различные слухи. Однако ни мэра, ни другие местные власти этот вопрос, похоже, не волновал. Что касается жандармов, то мне не хочется о них даже вспоминать…

Кроме того, я снова стала работать у Старика в качестве шофера.

Я ездила с ним на стоянку возле супермаркета. Он при этом все время держал меня под контролем, полностью лишая свободы действий. Он запирал меня в грузовичке, но все равно время от времени проверял, там ли я нахожусь. Я была своего рода декорацией, и никто не обращал внимания на эту странную парочку, которую представляли собой мы со Стариком.

Он выдавал себя за отца слабоумной дочери, и люди ему даже сочувствовали. На меня все старались не смотреть — как будто я была каким-то жутким чудовищем.

Но как-то раз одна девушка посмотрела на меня совсем по-другому.

До этого я уже неоднократно видела ее. Она частенько приходила на стоянку супермаркета со своими дружками и подружками.

Это была темноволосая девушка с зелеными глазами и большим ртом, который все время улыбался. Она одевалась в джинсы или короткое платье, а обувалась в ботинки или модные туфли. Мне казалось, что у нее есть превеликое множество красивых нарядов (сама я носила лишь кое-как сшитые юбки, дырявые колготки и слишком большие на меня свитера).

Я заметила, что она интересуется мной, что я ее заинтриговала. Она как бы невзначай мне улыбалась, а я завидовала ей, ведь она такая красивая, так хорошо одета и рядом с ней крутится так много юношей и девушек.

И вот как-то раз она со мной заговорила. Я помню этот момент очень хорошо. Она сидела одна на перилах и смотрела на меня ласковым взглядом, слегка сощурив глаза.

— А тебе не надоедает целый день сидеть в этом грузовичке?.. Как тебя зовут?

Старик в этот момент находился неподалеку, и я с опаской покосилась на него. Я думала, что он сейчас скажет ей что-нибудь грубое — как он обычно поступал с теми, кто пытался со мной заговорить.

Однако этого не произошло. Он, наоборот, повел себя очень вежливо. Он ей даже улыбнулся.

— Ее зовут Лидия, — сказал он. — А как зовут тебя? Хм, а ты красивая девушка!

— Меня зовут Марианна.

Так я узнала ее имя.

Старик попытался завязать с ней разговор.

— Ты живешь где-то здесь? Я тебя частенько вижу в компании с парнями. Ты, видимо, пользуешься у них успехом…

— А она что, не умеет разговаривать?

— Ну почему же, умеет. Лидия, ответь что-нибудь Марианне. Ну же!

Я растерялась: Старик подталкивал меня к разговору с этой — незнакомой мне — девушкой. Я не понимала, почему он это делал.

Я была слишком наивной.

— Лидия очень робкая. Она, когда была еще маленькой, получила сильные ожоги. А вообще она хорошая и добрая. Ты можешь приходить с ней разговаривать.

Я, конечно, не произнесла и слова. Хотя мне очень хотелось поговорить с этой девушкой, я не знала, что ей сказать. Кроме того, я была шокирована таким неожиданным поворотом в ходе событий.

— Ну же, красавица моя! Ты можешь поговорить с моей дочерью. У нее, бедняжки, совсем нет подружек.

Марианна спрыгнула с перил, подошла ко мне и протянула мне руку. Я, покосившись на Старика (он во все глаза пялился на эту девушку), пожала ее ладонь.

Так в моей жизни появилась Марианна.

Поначалу все было просто здорово. Марианна время от времени приходила повидаться со мной на стоянке — когда она прогуливала занятия в коллеже или отводила свою младшую сестру Жанну в школу. Именно в эту школу Старик иногда приводил своих сыновей, чтобы не давать социальным службам повода придраться к тому, как он их воспитывает. Марианна начала рассказывать мне всякие истории из личной жизни современных девушек — жизни, о которой я не имела ни малейшего представления. Ей нравилось красиво одеваться, общаться с парнями, ходить по барам. Она также рассказывала мне о коллеже (учиться там ей не очень-то нравилось), о преподавателях, о директоре, об учебных надзирателях, о своих дружках… Эта ее жизнь казалась мне выдуманной, ненастоящей.