Дивная книга истин - Сара Уинман Страница 32

Merci, прошептала она ему на ухо.

Liberté, добавила она после паузы.

Эти два слова тогда почему-то показались ему рифмованными, и только из-за этой странности столь незначительный эпизод сохранился в памяти. Женщина поднялась и, лихо откозыряв Дрейку, исчезла. Даже в гражданской одежде он выглядел как солдат.

Дрейк посмотрел на свое отражение в зеркале. Теперь солдата сменил кто-то другой. Может, рыбак? Он вышел на балкон и увидел Дивнию, проверявшую костер, который он по ее поручению развел в неглубокой яме около часа назад.

Дрейк окликнул ее, и она, подняв голову, помахала в ответ.

«Caveau» [22] – вот как назывался тот парижский клуб. «Caveau…» – и что-то там еще.

Они ловили рыбу в реке, еще окрашенной в закатные цвета, и молча наблюдали за тем, как золотисто-розовые отблески на воде сменяются свинцовым цветом ночи. Дивния докрутила катушку спиннинга и сделала новый заброс в самую глубокую часть русла.

Теперь точно клюнет, прошептала она.

Почему ты так уверена?

Тсс…

Ох, черт! – вырвалось у Дрейка.

Клюет?

Упругое подергивание удилища наэлектризовало его мышцы, сердце забилось быстрее и еще ускорилось, когда он разглядел свою добычу, сверкнувшую серебристым боком у самой поверхности. Он рыбачил впервые в жизни и радовался, как мальчишка; даже готов был по-девчоночьи взвизгнуть от восторга.

Теперь тяни аккуратно. Нельзя ее упустить, сказала Дивния.

И он был очень аккуратен, он следовал ее советам, наматывал леску, приподнимал удилище, снова наматывал и снова приподнимал, пока не раздался последний панический всплеск, а через секунду пойманная рыба уже била хвостом в негостеприимной грязи и таращилась на идиота, который ее поймал, – на по-девчоночьи визжащего идиота, который никогда прежде не вытягивал из воды рыбу.

И как меня угораздило попасться на удочку такому ничтожеству? – безмолвно сокрушалась рыба.

Это кефаль, сказала Дивния. Да еще какая крупная!

И она тюкнула по голове рыбы сучковатой палкой.

По ее настоянию Дрейк собственноручно выпотрошил рыбу.

Воткни нож под жабры и отрезай голову, руководила она. Вот так, хорошо. Теперь вспарывай брюхо по всей длине. Выскребай кишки. Все просто. Это твоя рыба, Фрэнсис Дрейк.

Дрейк держал свой улов обеими руками и был страшно горд. Ему хотелось поднять рыбу высоко над головой, как призовой кубок, и он так бы и сделал, если бы Дивния не пригасила эйфорию, указав на огоньки голодных глаз, которые следили за ним из леса.

Они пили из кружек теплый горьковатый эль, пока политая маслом и посоленная рыба жарилась на сковороде над раскаленными углями, покрываясь румяной корочкой.

Развалюха на отмели – это была твоя лодка? – спросил Дрейк.

Нет, сказала Дивния. Это «Избавление», рыбацкая посудина Старого Канди, которого я знала с давних пор. Оба, он и баркас, скончались через несколько месяцев после Дюнкерка [23], к тому времени оба сильно сдали и уже не годились к плаванью.

Она сняла сковороду с огня и поставила ее на траву. Сковорода шипела и плевалась брызгами масла.

Давай тарелку, сказала она.

Дрейк протянул ей тарелку, и Дивния выложила на нее рыбину, после чего там почти не осталось места для гарнира из вареной моркови.

Запомни этот вкус, сказала Дивния. Это вкус только что пойманной рыбы, вкус успеха и вкус понимания, что отныне ты никогда не будешь голодать. По-моему, это лучшее из всех вкусовых ощущений.

И с первым же распробованным кусочком Дрейк убедился в ее правоте.

Вот что интересно, сказала Дивния, слизывая с пальцев рыбий жир. В тот день, когда рыбаков призвали помочь с эвакуацией наших солдат из Франции, двигатель «Избавления» вдруг завелся сам по себе.

Неужели? – сказал Дрейк, улыбаясь.

Хочешь – верь, хочешь – нет, но так оно и было. Старому Канди даже не пришлось принимать решение. Оно уже было принято: баркас вознамерился плыть во Францию – с капитаном или без него.

Какой отважный баркас.

Да, он в самом деле был отважным, Дрейк. Но дело не только в этом… Как насчет вареной моркови?

С удовольствием, сказал Дрейк, подставляя свою тарелку.

А в чем еще было дело? – спросил он невнятно, поскольку в этот момент доставал застрявшую в зубах кость.

Там, на французском берегу, остался внук Старого Канди. Баркас любил этого парня, потому что помнил его руку на своем штурвале. Штурвалы никогда не забывают своих рулевых. Учти это на будущее, Дрейк.

Учту, сказал он.

Я провожала «Избавление» и махала ему с берега. Вот это было зрелище! Представь себе, Дрейк. Баркас вовсю режет носом волны. Рядом падают немецкие бомбы, но он шпарит вперед полным ходом, пока на горизонте не появляется французский берег. А на берегу та еще картина! Толпы мечутся на пляжах, горят машины и бочки с топливом, а по волнорезам цепочками бредут солдаты с надеждой добраться до дома. При своей малой осадке, баркас подошел прямо к пляжу так близко, как только смог. Самолеты проносились низко, сыпали пулями и бомбами, многие суда тонули, и рыбаки гибли вдали от родных мест. Солдаты вброд добирались до баркаса, иные были убиты лишь в нескольких футах от спасения. И баркас вздрагивал всем корпусом, когда рядом с ним прерывалась очередная молодая жизнь, но он не повернул и не дал задний ход, пока на борту не оказалось десять человек – его предельная загрузка.

Они уже начали отходить от берега, продолжила Дивния, но в самый последний момент к ним устремился еще один солдат. Он кинулся в пену прибоя и поплыл к «Избавлению». Давай! Поднажми! – кричали ему, а самолеты поливали пулями все вокруг. Солдаты навалились на один борт, протягивая ему руки, и судно опасно накренилось. Давай! Еще чуть-чуть! – кричали они. И вот их руки соединились. Они втянули его на борт, он упал лицом вниз на доски и замер неподвижно. Так он пролежал несколько минут. А может, и дольше. И только после того, как они отошли под прикрытие военных кораблей, старик оставил штурвал, наклонился и положил руку на, казалось бы, знакомое плечо. Молодой солдат вздрогнул и поднял голову.

И это был он, так ведь? Это был его внук? – быстро спросил Дрейк.

Дивния отставила в сторону свою тарелку и глотнула эля.

Нет, это был не он, сказала она.

Черт побери!