Ключ от башни - Гилберт Адэр Страница 33

Защелкали опасливо отпирающиеся замки. Я представил себе узенькую щелку приоткрывшейся двери, позволяющую Саше убедиться, что Беа на площадке одна. Я представил себе, как их взгляды встретились. А затем, когда я услышал громкую возню, я представил себе, как Беа, не желая рисковать, толкает дверь вперед, чтобы войти, а Саша пытается закрыть дверь, и они оба то сваливаются в студию, то вываливаются из нее на площадку.

Настал момент вмешаться мне. Не ожидая, чтобы Беа позвала на помощь, я взбежал по лестнице, перепрыгивая через ступеньки — беспорядочный скрип гнилого дерева у меня под ногами выдавал мое приближение вернее всяких выкриков, что я, нуждается ли она в помощи или нет, сейчас ее выручу. На грязной площадке четвертого этажа Беа и Саша кричали друг на друга. На нем был длинный пуловер, весь в мазках красок, и изношенные теннисные брюки, отвороты которых были дважды, трижды закатаны кверху, открывая ноги, волосатые, как у шимпанзе. Увидев меня через плечо Беа, он крикнул:

— Vous! Bien sur. J'aurai du deviner. Eh bien, non! Je dis non, non et non! Vous ne l'aurez jamais, vous deux — jamais! Je préfère le bruler! [84]

Вне себя от бешенства, он швырнул Беа на перила, такие ветхие, что я уже почти увидел, как она падает вниз головой в лестничный колодец. Тут он рванулся ко мне, скрипя зубами, размахивая кулаками во всех направлениях, обрушивая на мою голову дробь непонятно бессильных ударов. Захваченный врасплох, я сначала принял оборонительную позу, защищая раненое плечо от этих двух его кулаков, которые бредовым крупным планом замахивались на меня волосатыми костяшками пальцев всякий раз, стоило мне приоткрыть глаза. Я обнаружил, что ослепляю себя собственными ладонями. Однако мало-помалу я совладал со своими рефлексами. И даже начал брать верх, не просто отбивая его тычки, но и отвечая на них. Я наносил пробные удары по его животу, потом по впалой груди, потом, уже увереннее, по его подбородку. Оттесняемый шаг за невольным шагом в студию, упираясь ногами, он ударился пяткой об узкую полосу металла, знаменующую порог, на несколько секунд завис под нелепо острым углом, но выпрямился. Потом со стремительностью и ловкостью безумца извернулся, подскочил к большому комоду красного дерева, придвинутому к стене возле штабеля пожелтелых журналов, со сверхчеловеческим усилием дернул на себя верхний ящик и вытащил черный пистолетик. Когда он прицелился в меня, я прыгнул вперед и без единой мысли боднул его в горло. И угодил прямо по торчащей шишке его кадыка, и услышал, как что-то щелкнуло о мой череп, словно вишневая косточка. С омерзительным булькающим стоном Саша уставился на меня, злоба сползла с его лица, ноги подкосились, и он начал падать. Инстинктивно я нагнулся поддержать его, но мое затекшее плечо мне не подчинилось, и я только беспомощно смотрел, как, зацепившись босым пальцем ноги за невидимую неровность в бесковерном полу, он повернулся вбок и, падая, сильно ударился головой о скошенный край комода. Все было кончено. Он сполз на пол и остался лежать без сознания. Его ноги вытянулись вперед, как у куклы в уборной чревовещателя; его голова (тоже как у куклы) упала на грудь грязного пуловера, пистолет заскользил по полу и уперся в журнальный штабель.

Я закрыл за собой дверь и оглядел комнату. Студия Саши была ни маленькой, ни большой, а квадратностью напоминала ящик. Мебель практически отсутствовала. Единственным источником света была свисавшая с потолка лампочка без абажура. Дверь в прихожую оставалась несколько минут открытой, и лампочка мерно покачивалась на своем шнуре, перемещая пятно холодного света с Беа на меня и назад через ничем не примечательный простенок, на мгновение оказывая ему краткое и незаслуженное внимание. Над комодом торчало бра с дешевым абажуром в виде полушария из пластмассы. Кроме комода, на котором стоял канделябр в форме четырехстебельчатого цветка (все четыре лепестка одной из розовых тюльпанных его чашечек были обломаны), имелись еще стул с плетеным сиденьем — того примитивного типа, который писал Ван Гог (под ним была аккуратно поставлена пара черных ботинок для города) — и мольберт на треноге. Стены в мазках красок заметно лупились, а щели между половицами, на которых распростерлось тело Саши, были в траурных полосках грязи, как и ногти на его босых ногах.

Я смотрел на все это, и у меня начало покалывать кожу на голове. Мой лоб был мокр от пота, а ладони казались выбеленными.

— Гай, ты знаешь, что ты бледен как смерть? — сказала Беа. — Плечо?

— Нет.

— Саша?

— Нет… не знаю…

— Не мучь себя, ты же защищался. Я все видела. Ты не собирался причинить ему вред.

— Нет, нет, нет. Это… это совсем другое.

— Тогда — что? Ну, что с тобой?

— Говорю же: не знаю. То есть это ведь невозможно… и все же…

— Все же — что?

— Ну, просто… Просто у меня такое ощущение, будто я уже бывал здесь раньше. Здесь, в этой комнате.

Наступило молчание. Беа впилась в меня глазами, но, казалось, не знала, что сказать.

Наконец, погасив лампочку над головой и включив бра, она негромко пробормотала:

— Да, ты прав.

— То есть как?

— Это действительно невозможно.

Я все еще стоял, как окаменелый, обыстуканенный. Беа снова заговорила:

— Нам нельзя терять времени. Надо найти картину и убраться отсюда до того, как он… — она посмотрела вниз на бедного Сашу, — до того, как он придет в себя.

— Ты знаешь, где она?

— Свернутая, в нижнем ящике комода. Он всегда прятал ее там. Ты не откроешь?

Я подергал ящик.

— Он заперт, — сказал я тупо.

Она покачала головой в притворном недоумении.

— Запереть ящик в квартире, где он живет один! — Она принялась хлопать по многочисленным карманам своего костюма, словно обыскивая себя. — Слава богу, я решила, что будет разумно заказать собственный ключ.

Беа стояла перед комодом сбоку от канделябра. Ни одна из тюльпанных чашечек не горела, но теперь горело бра над ним, отбрасывая свет куда более яркий, чем можно было бы ожидать от такого худосочного светильника, на нижнюю половину лица Беа. Я стоял рядом с ней, ожидая, когда она даст мне ключ от ящика комода. Между нами в стене за бра было единственное окно комнаты, не мытое уже много месяцев. Впрочем, за ним все равно было видно только темное, затянутое тучами небо с красной каемкой. За пределами рамы разбивались невидимые волны.

Беа вытащила из кармана жакета маленький кошелечек или футляр из какого-то коричневого меха.

— Вот он. Попробуй отпереть нижний ящик. Я убеждена, что холст там.

Она правой рукой протянула мне кошелечек или футляр.

По его форме, размерам и асимметричным выпуклостям и без слов Беа было ясно, что внутри лежит ключ.