Железные игрушки - магнитный потолок - Юрий Невский Страница 33

В театре было еще двое непьющих. Но их-то все любили, к ним относились с теплотой и душевностью, шутки встречали смехом и веселыми возгласами. Один из них — богатырь Алеша, настоящий человек-гора! Он играл сказочных персонажей, обладающих богатырской силой, духов воды и гор, всемогущих волхвов-кудесников — и легко играл для разминки перед спектаклем двухпудовыми гирями. Сам губернатор Псковской области вручил ему Чашу волхвов на фольклорном фестивале. Этим богатырь Алеша очень гордился. Искусно вырезанная из нароста на березе, огромная Чаша окантована рельефным медным ободом в виде змеи, свернувшейся по краю (ее гибко поднятая голова и изогнутый хвост в то же время являлись ручками). Это казалось пришедшим в театр зрителям чем-то эзотерическим. Из-за своих размеров Чаша была водружена сверху на специальный стеллаж, где выставлены награды, полученные также на владимирском, ярославском, переславль-залесском, велико-новгородском фестивалях, куда коллектив часто выезжал.

Другого трезвенника звали Геннадий. Официально он работал звукооператором. На самом деле — и за светотехника, и за электрика, и за столяра-слесаря, и за бутафора; он и декорации монтировал. За что ни возьмись, во всем его присутствие, на нем все держалось. Лет ему за тридцать, выглядел он довольно угрюмо. Был изможден не то скрытой болезнью… переживаниями? Без проводков наушников, что вечно торчали из его ушей, без дымящейся сигареты в зубах и чашки черного кофе его трудно представить. Невысокого роста, худощавый, вечно в кожаной куртке-косухе. Светлые жидковатые волосы всклокочены, как у птенца волшебной «птицы Кори» (сказочный персонаж из постановки по преданиям амурских народов «Спроси свое сердце»). Что-то в нем от рокера-переростка, до сих пор играющего в никому не известной (и обреченной на забвение) полуподвальной рок-группе. На всех его черных майках (или это была одна и та же майка?) отпечатан трафарет «Морэ энд Рэлсы». Про него Глубилин знал, что когда-то он уже работал здесь; потом его выгнали; теперь опять взяли. Какая-то темная история.

Нельзя сказать, что они подружились… скорее приняли идеологическую концепцию в духе Мао Цзэдуна: «идти порознь, бить вместе». Ведь, с одной стороны, Глубилин вроде бы отвечал за подготовку сцены к спектаклю. Но как он мог отвечать за возведение «дворца, собора пятиглавого, моста хрустального, чтобы по обе стороны росли деревья с золотыми да серебряными яблочками» (например в сказке «Волшебное кольцо»)? Все это сконструировано еще во времена оные! С тех пор многое что потеряно, пришло в негодность, заменено другим. Геннадий по своей интуиции, чувству или настроению, посетившими в этот момент, готовил каждый плановый спектакль по-новому.

Все более-менее устаканилось, когда Глубилин стал «быстро и эффективно» приводить сцену в порядок, разбирая предыдущие — а Геннадий готовить декорации к следующему спектаклю.

Понедельник — нерабочий день в театре, но Глубилин пришел. Было указание ждать монтажников из некой волшебной фирмы. Они привезут и установят оборудование для (наконец-то!) автоматической работы занавеса. Невероятно, что подобное чудо прогресса свершится! Никаких ребят из фирмы, конечно, не было. Прошло два часа от назначенного времени, но никто не позвонил; неизвестно, приедут ли вообще? Глубилину послышалось… откуда-то из недр театра… зловещее подвывание. Собака-призрак? Дурной знак.

И богатырь Алеша пришел, он не пропускал тренировок, готовясь к гиревым игрищам на очередном фольк-фесте. И Геннадий был здесь. В подвале находилась его мастерская. Как будто через нее неслась та самая подземная река, выбрасывая на берега тесного помещения обломки самых разных времен и эпох. Какого только хлама там не было! Отжившие свой век электроприборы, какие-то воспоминания о звуковой аппаратуре, бледные тени наглядной агитации на железнодорожную тематику… А если поискать, пожалуй и сухую мышиную лапку здесь точно найдешь, и рассыпанный по углам горох, и кровь христианских младенцев (всех детей, случайно сбитых и зарезанных поездами МПС-РЖД), запечатанную в бутыль. Спустившись в подвал, Глубилин искал эмульсионку. Бутыли, банки, емкости с растворителями, лаками, разноцветными красителями… Алая, изумрудная, желтая, бирюзовая гуашь.

Еще и душераздирающий вой проклятой собаки!

Проем двери вел в соседнюю, еще больше захламленую комнату. Выключатель не нашел, в полумраке наткнулся на древний покосившийся шкаф, дернул дверцу… И тут же (шкаф набит под завязку) — обрушилась стеклянная лавина! Пустые бутылки самых разнообразных форм и размеров заскользили у ног жуками с блестящими спинками. В грохоте высыпавшейся стеклотары различил, как характерно клацнув, разбилась видимо чем-то наполненная бутыль. Какая еще здесь может быть дрянь? Разнесся терпкий аромат дорогого коньяка Что за бред?! Может, Геннадий хранил заначку? (Ведь у каждого, по английской пословице, «в шкафу свой скелет».) Нагнувшись, подобрал с пола отбитое донце. В нем на два пальца плескался коньяк; остальное — на полу; темная маслянистая лужа. Полез куда не надо! Как теперь объяснить Геннадию? Поднял и горлышко (крышка целая, не свинчена). Да это тот самый дорогой французский «***»! Такой же распили давним апрельским днем с юристом. И все, что предшествовало тому, неприятно вспомнилось. Сибирь… срока огромные…

Да ладно, в общем. Придется купить такой же, если что. Держа отбитое горлышко за золотую крышку-корону (как доказательство своей оплошности, что ли?) поднялся наверх. Вышел на задний двор, присел на скамейку, любимое место курильщиков. День весенний, прозрачный. Ветер и солнце разорвали серую слякотную шубу туч, выбросили эту рухлядь, напоминающую о зиме, куда-то за горизонт. От пробегающей под ветром ряби толстый бурый ковер прошлогодней листвы, покрывающий двор, играл переливами коричневых, желтых, багряных узоров.

В прозрачной сини небес метались гортанные голоса рабочих-таджиков.

Двор обнесен оградой, старинные и высоченные, разросшиеся тополя и березы окружали ее, ветер шумел в их кронах. Но… шумел все меньше и меньше. Подъехавший снаружи мощный автокран службы по благоустройству выдвинул в небо желтую стрелу с корзиной. В ней проплывали двое таджиков-карателей в зеленой униформе, оранжевых касках и жутких очках, закрывающих пол-лица. Один из них держал наперевес бензопилу, срезал ветви. Они подбирались к ним постепенно, по частям отсекая живые альвеолы, перепиливая артерии, превращая по кубометру кислорода — в брызги опилок, бензиновый выхлоп. Буйная размашистая живопись становилась сухой графикой, схемой деревьев. Внутри касок у них, наверное, оттиснута жесткая матрица, выпрямляющая мозги, очки разграфлены системой координат — уж очень «правильно» они подгоняли деревья под определенный формат.

Кому помешали тополя и березы? Зеленое воинство хранило тень и голоса птиц, зимой украшало ветви снежными завитками, осенью меняло наряды. Под сенью деревьев прогуливались собачники со своими друзьями, встречались влюбленные представители кошачьего племени, а если кому горько на душе, он мог выпить стопарик, немного похлюпать в тополиную или березовую жилетку, приобняв ствол. Возможно, отдел культуры района решил осуществить свою экспансию? И дерева обкорнать, и устроить электрический (хорошо, если не железный) занавес? Может, вышки с охранниками по углам поставят?