Повесть о двух головах, или Провинциальные записки - Михаил Бару Страница 33

Рассказывают, что от местной сметаны был в восторге режиссер Михалков, снимавший в окрестностях Горбатова своих вторых «Утомленных солнцем».

Массовка, само собой, была горбатовская. Анатолий Сергеевич рассказывал, что все хотели записаться в фашисты – у них и форма новая, красивая, и по сценарию сидеть им в бутафорской цитадели да покуривать, а вот нашим надо ползти по грязи, подниматься в атаку и штурмовать. Да и какая у штрафбата форма – обноски. Но платили по горбатовским меркам хорошо и очень – пятьсот рублей за съемочный день. Еще и кормили при этом. Однажды прилетел к ним на съемки Медведев на трех вертолетах. Сначала ждали Путина, но вместо него прилетел Медведев. Приказали штрафбату идти в атаку. Проливному дождю никто не приказывал, но он тоже пошел.

«Иду я в атаку, – рассказывал Анатолий Сергеевич, – и думаю, где бы мне незаметно и поудобнее пасть смертью храбрых…»

Обошлось. Медведеву хватило и одного дубля, после которого он со всеми сфотографировался и улетел восвояси на трех вертолетах, а спустя недолгое время в музее появился большой стенд с фотографиями. Когда фотографировались с Медведевым, Михалков так улыбался, что пришлось его улыбку снимать широкоугольным объективом.

В советском зале музея, среди образцов шпагата и веревок местного производства, перестроечных продуктовых талонов на сахар, животное масло, крупу и конфеты [27], стоит витрина с книжками о Горбатове. Их мало. Всего две. Две из них написал директор музея к двухсоттридцатилетию города.

Можно сказать, что Анатолий Сергеевич Савинов – первый городской летописец. Нестор города Горбатова. Администрация города, когда Савинов пришел к ней с рукописью книжки, просить целых двадцать пять тысяч рублей на издание, так ему и сказала: «Знаешь, Нестор, вот этого никто читать не будет. Мы точно не прочтем. Да и денег у нас на издание твоей летописи нет, а хоть бы и были… Так что ступай, не мешай нам. И дверь поплотнее прикрой – не май месяц на дворе».

Закручинился Анатолий Сергеевич и пошел домой. Так сильно закручинился, что… когда, по русскому обычаю, проснулся на утро с больной головой, то здоровой ее частью подумал: «Надо искать спонсора».

И нашел его в Нижнем Новгороде. Там же и книжку издали. Вот только деньги, вырученные от продажи книжки, возвращаются спонсору полностью. Впрочем, Савинов и этим доволен. Его авторское вознаграждение – читатели. Книжка разошлась быстро. Через год вышла вторая, посвященная истории Горбатова в девятнадцатом веке и начале двадцатого. Работать над этими книжками было не так уж и просто – после того, как в восемнадцатом году Горбатов перестал быть уездным городом, архив переехал в Павлово, а часть документов – и вовсе в Нижний Новгород. До Павлово, конечно, на автобусе рукой подать, да и до Нижнего не очень далеко – вот только в автобусах бесплатный проезд учителям истории не полагается, даже если они пишут историю родного города. Тем более что они пишут ее по собственной инициативе, а прилагательное к этому существительному у нас обычно «наказуемая». К счастью, теперь у нас такие вегетарианские времена, что учитель истории хоть одной капустой и картошкой питайся – ничего ему за это не будет.

В старой части городского кладбища Горбатова [28], у церкви иконы Божией Матери «Всех скорбящих Радость» из цветов больше всего крапивы. Среди зарослей стоят мраморные надгробия и ажурные чугунные часовни над склепами горбатовских купцов и потомственных почетных граждан. Читал я на одном из надгробий обрывок пятидесятого псалма: «…ству щедрот Твоих очисти беззаконие мое», – и думал, что очистить наше беззаконие даже Ему…

Была на кладбище каменная часовенка, выстроенная в редком для этих мест византийском стиле. В склепе под часовней хоронили дворян рода Погуляевых, среди которых был последний уездный предводитель дворянства и председатель земского уездного собрания Сергей Тимофеевич Погуляев и его жена Елизавета Карловна. Девять лет назад приехали потомки рода Погуляевых на горбатовское кладбище, посмотрели на то, что сталось с часовней, на мерзость запустения внутри нее… и заплатили местным жителям, чтобы те сровняли часовню с землей, чтобы даже и не думать, и не содрогаться при мысли о местных жителях, которые в этой самой часовне десятилетиями… Родовое имение Погуляевых местные жители разрушили до основания еще в восемнадцатом году. Разрушили совершенно бесплатно, то есть даром.

Памятник горбатовскому мещанину прядильщику канатов Горбунову-Печальнову и бухгалтеру кустарного отделения Нижегородской губернской земской управы Романову на фоне монументальных купеческих надгробий и склепов я бы и вовсе не заметил, если бы не история, которую рассказал о нем Савинов.

В конце октября тысяча девятьсот пятого года, как раз через неделю после обнародования царского манифеста о свободе совести, слова, печати и собраний, в Горбатове, как позже писал в своем рапорте уездный исправник Предтеченский, «по инициативе местных интеллигентов, служащих в земстве… был отслужен молебен пред земскою управой по случаю дарования 17 сего октября Всемилостивейшего Манифеста». После молебна состоялся митинг, на котором бухгалтер Романов «позволил себе высказаться “Не нужно Царя” и в то же самое время из окна земской управы был выставлен красный флаг с криком: “Да здравствует свобода и граждане, ура!”»

Для начала толпа, кричавшая «Ура Белому Царю!», тут же избила Романова до полусмерти. Заодно избили и ни в чем неповинного Горбунова-Печальнова. Не без труда местной полиции удалось Романова и Горбунова-Печальнова отправить в местную больницу. Там их, не обращая внимания ни на уговоры фельдшера, ни на полицию, избили до полной смерти. Убили зверски. Хотели убить еще и бухгалтера земской управы Серебровского, который кричал после окончания молебна: «Всему свободному русскому народу – ура!», – и побежали к нему домой. Бежали под белым флагом, который нес крестьянин Федотов.

Серебровского не нашли и ограничились разгромом его дома – выпустили пух из подушек, разорвали на мелкие клочки одежду, белье и книги, сорвали с крыши железо. От дома Серебровского вновь побежали к земской управе и, «заметив во дворе ее бывшего волостного писаря-мещанина Мерзлова, набросились на него и, вытащив его на улицу, повалили его и избили. Живым Мерзлова отпустили, лишь удостоверившись в том, что на нем имеется крест, и, получив от него утвердительный ответ на вопрос, верит ли он Белому Царю».

Два года длилось следствие. То свидетели не являлись, то адвокаты черносотенцев просили отсрочку, то откладывали дело за невозможностью прибытия свидетелей в Нижний Новгород из-за распутицы, «когда всякая переправа положительно невозможна». Просили перенести заседание суда в Горбатов. Вот тут нашла коса на камень. Окружной суд категорически отказался слушать дело в Горбатове. Членов суда можно было понять. Жизнь-то у каждого была своя, не казенная. Ровно через два года после убийства, в Нижнем Новгороде огласили приговор. Восемь погромщиков были приговорены… к восьми месяцам тюрьмы. Не отсидели они и четырех месяцев, как по ходатайству защитников им было даровано Высочайшее помилование.