Механика сердца - Матиас Мальзье Страница 33

— Знаю, ты любишь Джо.

— Нет, Джека, моего первого возлюбленного, я тебе говорила о нем, потому что ты мне иногда его напоминаешь.

Большой взрыв разнес в пыль мою эмоциональную галактику. Слезы — жгучие, обильные — брызнули у меня из глаз так неожиданно, что я не успел, не смог их удержать.

— Прости, я не собиралась тебя огорчать, но однажды я уже вышла замуж без любви и не хочу повторять свою ошибку, — говорит она, обняв меня своими хрупкими, как крылья, руками.

Сквозь мокрые ресницы я вижу перед собой пестрые радуги. Собрав все свое мужество, протягиваю ей пакет с сердцем-часами.

— Нет, я не могу принять от тебя подарок. Не сердись, правда не могу. Стоит ли усложнять наши отношения, ведь они и без того запутанны.

— Ты хотя бы открой и посмотри, ведь этот подарок предназначен только тебе. Если ты его не возьмешь, он больше никому не пригодится.

Она неохотно соглашается. Ее изящные, тоненькие, тщательно наманикюренные пальчики рвут обертку. Она натянуто улыбается. Какая трогательная минута: человек преподносит собственное сердце в подарочной упаковке женщине своей мечты — чудесно, не правда ли?!

Она встряхивает коробочку, делая вид, что хочет угадать ее содержимое.

— Там что-то хрупкое?

— Да, хрупкое.

На ее лице ясно читается смятение. Она осторожно поднимает крышку. Ее пальцы шарят в глубине коробки и вытаскивают на свет божий мое старенькое сердце-ходики. Вот уже показался верх циферблата, за ним центральная его часть и две подвязанные бечевкой стрелки.

Она рассматривает их. Без единого слова. Затем нервно роется в сумочке, извлекает оттуда очки и неловко водружает их на свой несравненный точеный носик. Ее глаза впиваются в каждую деталь. Она вращает стрелки — сначала в нужную сторону, потом в обратную. Ее очки запотели. Она медленно качает головой. Ее очки сильно запотели. У нее дрожат руки. Они сомкнуты внутри моей груди. Мое тело отмечает их судорожные движения, повторяет их. Она не прикасается ко мне. Мои часы звучат, тикают во мне, сотрясаясь от растущей дрожи.

Мисс Акация аккуратно кладет ходики на низкую каменную ограду, у которой мы столько раз стояли вместе. Затем поднимает голову и наконец смотрит мне в глаза.

Из ее приоткрытых губ слышится шепот:

— Каждый день… Я ходила туда каждый день. Целых три года я носила цветы на твою дурацкую могилу! Со дня твоих похорон и до сегодняшнего утра! Я и сейчас только что оттуда. Но это в последний раз… Потому что отныне ты для меня не существуешь…

Она решительно отворачивается и медленно перебирается через ограду. Часы моего сердца все еще лежат там, на камнях; их обвисшие стрелки смотрят в землю. Взгляд Мисс Акации не выражает гнева, — я и впрямь больше не существую. Он опускается, точно грустная птица, к картонной коробочке, а потом взмывает к небесам, куда путь мне навсегда заказан. Звук ее шагов стихает. Скоро я перестану видеть изгиб ее бедер, похожих на мягкие волны прибоя. Скоро подол, плавно взметнувшись, скроет ее ноги, и останется только этот слабеющий перестук каблучков. Скоро ее силуэт уменьшится до десяти сантиметров. Потом до девяти, до шести, до размеров мертвого жука, который умещается в спичечном коробке. Пять, четыре, три, два…

На этот раз я точно знаю, что и впрямь больше никогда ее не увижу.

Механические часы Докторши Мадлен продолжили свое существование вне тела нашего героя — если его можно так назвать.

Бригитта Хейм первая заметила их. Сердце-часы, лежавшее на каменном барьерчике, выглядело игрушкой для мертвецов. Она решила их присвоить, дабы пополнить свою коллекцию необычных предметов. Таким образом, какое-то время ходики красовались на полу «Поезда призраков», между двумя древними черепами.

В тот день, когда Джо их узнал, он испугался так, что уже не смог пугать других. Однажды ночью, после работы, он решил избавиться от часов и, сунув их под мышку, отправился на кладбище Сан-Фелипе. Мы вряд ли узнаем, что им руководило — почтение ли к усопшему или обыкновенное суеверие, но факт остается фактом: он возложил часы на заброшенную с некоторых пор могилу малыша Джека.

Мисс Акация покинула «Экстраординариум» в начале октября 1892 года. И в тот же октябрьский день с могилы на кладбище Сан-Фелипе исчезли часы. А Джо так и остался работать «страшилой» в «Поезде призраков», хотя его самого до конца дней мучил призрак исчезнувшей навсегда Мисс Акации.

Что же касается Мисс Акации, то она отправилась в турне по Европе, взяв сценическое имя своей бабки; ее обжигающие песни звучали в кабаре многих стран. Десятью годами позже она приехала на гастроли в Париж, и ее как будто видели там в зале кинематографа, где шел показ «Путешествия на Луну» некоего Жоржа Мельеса, великого предтечи кино и плюс к тому гениального изобретателя. Они с Мисс Акацией вроде бы несколько минут о чем-то поговорили после сеанса, и он подарил ей свою книгу «Человек-трюк».

Спустя неделю сердечные часы обнаружились снова — в этот раз на крыльце одного старого эдинбургского дома. Они были завернуты в белую ткань и напоминали сверток с младенцем, какие обычно приносит аист.

Ходики пролежали на циновке много часов, пока на них не наткнулись Анна и Луна. Девицы заняли этот пустующий дом и устроили в нем сиротский приют, куда принимали всех детей без разбора, даже таких старых, как Артур.

После кончины Мадлен его позвоночник заржавел окончательно. Теперь он скрипел при малейшем движении. Артур начал всерьез бояться холода и дождя. А часы закончили свои странствия на тумбочке возле его кровати, рядом с книгой «Человек-трюк».

Жеанна д'Анси так никогда больше и не увидела часов-сердца, зато отыскала путь к сердцу Мельеса. Они открыли лавку игрушек с сюрпризами и других забавных штуковин поблизости от Монпарнасского вокзала и прожили вместе весь свой век до самой смерти. К тому времени великого Мельеса все уже давным-давно забыли, и одна только Жеанна продолжала слушать, затаив дыхание, его истории про человека с часами вместо сердца и прочих загадочных монстров.

Вернемся к нашему герою. Он так и не перестал расти: все рос и рос. Но ему не удалось оправиться от потери Мисс Акации. По ночам — и только по ночам — он выходил из дому и бродил вокруг «Экстраординариума», в тени ярмарочных балаганов. Однако этот полупризрак никогда больше не переступал их порога.

В конце концов он вернулся туда, откуда уехал, — в Эдинбург. Город остался точно таким, каким он его помнил, — казалось, время здесь застыло навсегда. Он взобрался на холм — точно так же, как взбирался ребенком. Набрякшие от сырости снежные хлопья ложились ему на плечи тяжело, словно мертвецы. Ветер вылизывал дряхлый вулкан с верхушки до подножия, и его ледяной язык то и дело протыкал завесу тумана. Это был не самый холодный день на свете, но вроде того. В снежной круговерти вдруг послышался звук шагов. Ему почудилось, будто он узнаёт силуэт на правом склоне холма. Взбаламученные ветром кудри и эта знакомая, слегка развинченная поступь недовольной куклы… Еще один сон наяву, — сказал он себе.