Американский голиаф - Харви Джейкобс Страница 33

Читатель может составить представление о колоссальных размерах этого удивительного объекта. На нашем континенте никогда не находили ничего подобного. Существует поговорка: «в то время были на земле исполины», и, хотя мы не знаем точной даты и происхождения человека, а также тех страшных чудовищ, которые от случая к случаю предстают нашим глазам, все же сия нечаянная эксгумация помогает поверить в декларации о том, что в то время воистину были на земле исполины. Разумеется тут же встает вопрос: является этот объект окаменелостью или он – колоссальная статуя?

– Куда теперь? – Барнаби поднял взгляд от пишущей машинки.

– Под Сиракьюс, – ответил Зипмайстер.

– Почему под Сиракьюс?

– Что за вопросы, Рак? Откуда, черт возьми, я знаю почему под Сиракьюс? Между прочим, они публикуют размеры. Здоровый, сукин сын. Жуткая история.

– Не станете же вы перепечатывать эту дребедень, – сказал Барнаби. – Обычная шутка под хеллоуин.

– Я думал, я циник, – ответил Зимпайстер. – Но куда мне до вас. Почему «дребедень»? Как вы, сидя в «Горне», можете утверждать, что ни на каком заднем дворе никакой замусоренной фермы, ни в какой канаве не находили никакого исполина? А до хеллоуина еще далеко.

– Вы правы. В Сиракьюсе нашли исполина. Надо захватить с собой пращу, ибо это наверняка Голиаф. По дороге мне попадутся Давид и филистимлянин, они будут жевать коровьи лепешки.

– Ни я, ни вы не знаем, кто вам попадется по дороге. Зато вы должны знать, что подобные истории – наш хлеб.

– А что, «Таймc» или «Геральд» за нее уже ухватились?

– Нет, она прямо с телеграфа.

– Понятно. Ну да, почему бы не «Горну»? Можно попечатать и байки – тоже хорошее дело.

– «Сиракьюс джорнал» пишет, что посылал туда обозревателя.

– Нет, он пишет: «наш обозреватель» обозрел. Их обозреватель – это, видимо, полевая мышь. Я бы не торопился влезать в это дело, если вы, конечно, не хотите потом сгорать от стыда.

– Я никуда не тороплюсь. Торопитесь вы, Рак. Сядьте, пожалуйста, на вечерний поезд. В этой дыре что-то нашли, чует моя жопа.

– Но вы же мне обещали республиканцев. Вы сказали…

– Этот мне нравится больше.

– Почему бы вам не поехать самому? Готов спорить, вы никогда не были в Сиракьюсе. Вы даже не представляете, как много вы потеряли. Будет ужасно обидно, если вас отлучат от второго пришествия из-за того, что вы пропустили первое.

– Послушайте только:

Затем, подтянувшись поближе, мы заметили у дома группу людей; говорили они тихо, словно считали кощунством возвышать голос громче шепота, – с первого взгляда можно было решить, что происходит некая служба во всем ее благоговейном величии. Но когда мы добрались до билетной будки, вперед прорвалась реальность, явив собою шатер, окруженный сотнями переполошившихся зевак, и повернув нас лицом к тому обстоятельству, что мы попали на шоу с поразительными, однако, персонажами. Некто, пришедший издалека и не пожелавший поверить в останки ископаемого человека, заявил во весь голос: «Слушайте все сюда. Я не поверю, что это и впрямь окаменелый мужик, пока вы не покажете куски гроба. Помер он или нет?» Затем этот человек выхаркнул табачный сок в сторону распростертого существа. Как же грубо оказались попраны наши мечты и чаяния!

Билетная будка? Ископаемый мужик? Табачные слюни? Мистер Зипмайстер, мертвецом у них буду я.

– Садитесь на поезд, Рак. И привезите мне описание того, что лежит в этой яме, – такое, чтобы взболтать как следует их мечты и чаяния.

– Сиракьюсские мечты, – сказал Барнаби. – Деревенские чаяния.

Держась рукой за подбородок, Чурба Ньюэлл сидел за кухонным столом и попивал бренди в обществе профессоров Йельского университета Отнила Марша [33]и Бенджамина Силлмана, [34]а также профессора Археологического музея штата Нью-Йорк Джеймса Дрейтора и доктора Эндрю Уайта, [35]президента Корнелльского университета в Итаке. Чурба благоговел перед гостями, ибо у каждого из них имелся диплом колледжа. Ученые спорили, а хозяин поглядывал через окно на шатер.

За огромной толпой надзирал Александр, впуская в шатер по пятеро – посмотреть на то, на что они и пришли посмотреть. Не вылезая из ямы, Кардиффский исполин приносил шестьдесят долларов в час, что означало для Ньюэлла шесть долларов чистыми – час за часом, день за днем, от восхода до заката, может, так будет всегда. Если вычесть стоимость охраны, нанятой сторожить это каменное сокровище, то семь дней в неделю, двенадцать часов в день – по воскресеньям с полудня, – означало сто семьдесят два доллара шестьдесят центов для Чурбы и в девять раз больше для Джорджа Халла. Чурбе не нужны были профессора, чтобы понять, кто тут командует парадом.

Этим утром к нему явился Дэниел Арчер и предложил обменяться фермами, только чтобы Чурба оставил ему каменного человека. В руках Арчер сжимал договор и помахивал им, как дирижерской палочкой. Молочную ферму Арчера, со всеми ее землями, амбарами и запасами, один из богатейших участков по эту сторону Медвежьей горы, – в обмен на кусок гранита.

За час до Арчера три адвоката и дантист из Олбани раскрыли перед Чурбой саквояж с десятью тысячами золотых долларов – такова была их цена. Десять тысяч долларов на этом самом кухонном столе. Оба раза Чурбе пришлось едва ли не затыкать себе рот, чтобы не сказать «по рукам». Удержало его видение Джорджа Халла, протыкавшего воздух большим пальцем. Обоим ходатаям Чурба сказал:

– Я подумаю, а пока пускай все идет своим чередом.

Джордж намеревался объявиться в Кардиффе через несколько дней после находки, чтобы его визит выглядел естественнее. Чурба полагал, что кузену стоит поторопиться, пока не рассеялись его, Чурбины, добрые намерения. Сколь бы прочными ни были семейные узы. Чурба чувствовал вкус сливок, добытых из арчеровских сосцов, и не забыл, как переливается на свету золото.

Профессор Марш наставил увеличительное стекло на кусочек камня, отколотый от исполинского бедра. Осколок обошелся профессорам в сто долларов наличными. Чурба понимал, что Джордж наверняка запретил бы всякие сколы, а потому эта сотня останется его маленькой тайной. Уступил он не без борьбы.