Великая страна - Леонид Костюков Страница 33

Глава 43. Никто не потерян

Он вспомнил, что девушка была похожа на собаку. Он рассудил, что больно она бела. Он, наконец, вспомнил, как она звала его Гарри! Гарри! — а ведь он не называл ей своего имени. Да и все ее поведение показалось ему на сей раз сомнительным.

Весь хмель Гарри улетучился. Он стоит трезвый и здравый, как Пентагон…

— Возьми назад это свое сравнение.

— Хорошо, Скотти. Он стоит трезвый и здравый, как Комитет Защиты Мира, и думает, как бы грациознее сделать ноги. Но девушка ощущает падение интереса к себе и просит:

— Обними меня, Гарри, мне холодно. Поцелуй меня, мне страшно.

— Сейчас, красавица, я согрею тебя.

С этими словами Гарри Резерфорд вынимает из кармана крест — у него, помимо нательного креста был еще старый оловянный крестик в кармане — и прислоняет его к ключице своей партнерши. И что же?! та вопит диким голосом, причем вопль начинается на каких-то сопрано, но почти сразу переходит в серьезный бас, примерно как гудок паровоза в Канзас-Сити.

И тут девушка отталкивает нашего Гарри так, что он летит через тропинку, как плевок, и падает в куст терновника. И оттуда видит, как девушка не спеша подходит к нему, но что-то в ней изменилось. И с ужасом понимает, что девчонка стала выше на голову или две и так хороша собой, что все эти бабенции на обложках глянцевых журналов в сравнении с ней просто драные швабры.

И эта супервумен обращается не к Гарри, а непосредственно к его детородному члену:

— Вылезай! Позабавь меня!

И Гарри с ужасом ощущает, как его член, вроде бы только что притихший и повисший, крепнет и тянется, разрывая ткань его штанов, как акула ветхие сети.

— Что возьмешь с члена, Мак? Головка есть, да мозгов немного.

— А между тем я знал мужика, который сорок лет жил на поводу у собственного конца. Он, можно сказать, стал его придатком, только и всего. Его звали Сид О'Райен, и еще с двенадцати лет…

— Боже, Тревор, заткнись! Неужели тебе не хочется знать, как спасся Гарри Резерфорд — или как он погиб, если Господь допустил такое?

— Кто внимательно меня слушал, догадается, о чем вспомнил Гарри.

— О завуче в воскресной школе.

— Именно. И пошла борьба. Бес в образе прекрасной самки выманивает член наружу, а образ завуча загоняет его назад. И завуч оказался сильнее, а Гарри, обессиленный, повалился на траву. Бес присел рядом с ним, как ни в чем не бывало, и говорит:

— Что ж, Гарри, ты хитрее меня. Поцелуемся на прощание, и я пойду искать душу посговорчивее твоей.

— Изыди!

— Хорошо. Распишись только тут.

— Нигде не буду расписываться.

— Тогда хоть прочти.

«Ну, в этом-то, — подумал Гарри, — не будет беды». И читает: Ваш долг доставлен. Подымает глаза и видит: эта голая верзила подает неизвестно откуда взявшийся конверт кому-то в костюме, а достает этому кому-то до плеча. «Вот дела, — думает Гарри, — в девчонке не меньше семи футов, сколько же в мужике?» Словом, перед Гарри высится такой гигант, что пасует всякая арифметика. Но Гарри ободряет себя тем соображением, что всякая материя бесовских сил условна и вымышлена. И мистер Блэк (а ведь это был он) обращается к Резерфорду самым дружеским образом.

— Подавился, Билли? Не усидел мистер Блэк в Антарктиде?

— Подавился, Тревор. Дай дослушать.

— Ты порадовал меня, Гарри! — говорит мистер Блэк, а голос его звучит так, словно ветер гуляет в ольшанике, пугая ворон и несясь плавным эхом: Гарри… Гарри…

— Я вернул долг, только и всего! — кричит Гарри в ответ, да только ветер обращает его слова в писк полевки и относит куда-то к Арканзасу. Но Гарри-то знает, что надо стоять на своем.

— Ты мой лучший друг, Гарри Резерфорд! Позволь в знак расположения показать тебе эту уютную планету, потому что я тут хозяин!

Гарри пытается сцепить пальцы крестом, но его пальцы скрючиваются в какие-то каббалистические закорючки, и диавол лишь осанистее выглядит сквозь эти прогалы.

— Тут хозяин Господь!

— Кто?

— Господь!

— Кто?!..

Так издевался сатана над несчастным пьянчугой, делая вид, что не слышит Имени Господа. Но легкомысленный черт зря дразнил человека, пусть не идеального, но еще не павшего и сохранившего образ Иисуса в душе, потому что с каждым произнесением Божьего Имени враг нашего рода меркнул и слабел, подобно пожару под струями воды. И тут земля затряслась, и наш Гарри потерял сознание, а очнулся утром, а рядом лежит его замызганный конверт, а в нем — вы думаете, джентльмены, в нем три с половиной доллара? плохо же вы знаете сатану — в нем тысячи и тысячи зеленых друзей человека, свежих, как утренняя роса, хрустящих, как тонкий сушняк в лесу. У конверта открывается утроба, как у вулкана, а все жерло забито долларами, они так и прут из этого конверта, как пена из горлышка бутылки с шампанским. Вот сколько их там было: легион. И Гарри взял конверт в ладонь, и отшвырнул от себя футов на пятнадцать, и повалился на землю, закрыв руками уши, словно ожидал взрыва. Но услышал не взрыв, а вроде как чавканье, поднялся на локте, и увидел, как его чертов конверт тонет в болоте, а болото мгновенно высыхает.

— Иисус! Расскажи получше, дружище Мак, где возникло это временно действующее болото. Я на всякий случай буду обходить его стороной.

— Я тебе начерчу схему, Джимми.

— Черт с этим чертовым болотом. Так чем же все кончилось?

— Скотти, этим практически и кончилось. Гарри одолел сатану, если не нокаутом, то по очкам. С этой поры, правда, он слегка заикался, прихрамывал на правую ногу, вроде как припадал, терпеть не мог денег, ненавидел собак, да, по правде говоря, и с женщинами у него пошли дела не ахти. Зато он завел кота вдвое толще прежнего и священник Тафт Лоуделл время от времени приглашал его на проповедь в качестве наглядного пособия. Да еще…

— Ясно, Мак. Всё ясно. Жаль, что ты не начал с этого.

— Но с чего, Билли?

— С его импотенции, если говорить прямо. Каждый импотент тебе расскажет такую историю своей импотенции, что ты забудешь, как выглядит пицца. Если эти истории сложить в один талмуд, то получится энциклопедия подвигов. Битва Резерфорда с бесом потянет там на семьдесят восьмую главу.

— Не скажи, Билли. Не скажи. Лично я прямо-таки узнал в этой истории сатану.

— А я скажу больше: я узнал в ней женщину. В естестве каждой женщины есть нечто искусительное, а говоря прямо, нечто дьявольское. И половина мужского мозга ищет женщину, в которой мало или вовсе нет этого нечистого замеса, а другая половина начинает кукситься и бастовать. В итоге рвутся сосудики в мозгу, и мужик лишь невнятно ревет, как корова на дойке, на половине рожи у него наступает стоп-кадр, а ноги отказываются ходить. А женщине только этого и надо.