Верхом на бомбе. Судьба планеты Земля и ее обитателей - Александр Никонов Страница 33

А если планета не расширяется и справедлива Тектоника плит, то трещины зиять не должны. Они должны быть плотными сдвигами! Потому что общая длина тех мест на планете, откуда выделяется жидкая порода, гораздо меньше общей длины океанических впадин, куда потом в затвердевшем виде океаническая плита якобы плотно вдвигается с большим трением и ужасным сопротивлением. Это понятно: раз мест входа меньше, чем мест выхода, а пропихнуть нужно то же количество, значит, вход осуществляется с большим сопротивлением. Которое должно просто закрыть, зажать все трещины в движущейся породе. Но ведь ничего подобного не происходит, трещины не просто зияют, а вопиют!

Далее… Если Земля не раздувается и справедлива Тектоника плит, значит, поперечные трещины Срединно-Атлантического хребта должны быть именно такими, как их рисуют на официальных, прошедших «тектоническую цензуру» картах океанского дна – с самым широким местом у вершины горной гряды и утонением по склону. Как рыбьи ребра. Плюс к тому должны существовать только парные ребра. простите, трещины. То есть трещины, сбегающие вниз от оси Срединно-Атлантического рифта по обоим его склонам. Односторонних трещин быть не может в принципе!

Записали…

Но если планета увеличивается в размерах и теория тектоники плит врет, тогда трещины должны иметь диаметрально противоположный характер! В этом случае могут быть односторонние трещины, тянущиеся только по одному склону (см. рис 22, в)!

Рис. 22. Типы поперечных трещин, образующихся при расширении Земли

Плюс к тому трещины должны быть не утончающиеся к краям, а утолщающиеся! То есть не тем тоньше, чем дальше по склону, а тем толще – не как пика, а как веер (см. рис. 22). Объяснение простое: треснуло когда-то давным-давно, и по мере расширения планеты трещина все растет и растет. И чем дальше она оказывается от рифта, то есть чем она старее, тем большее «зияние» в ней накоплено. Учитывая скорость роста планеты, можно рассчитать, что за 10 миллионов лет трещина удлинится (убежит от оси хребта) на 100 км, и при этом ее ширина на конце разрастется до 2 км. А через 50 миллионов лет трещина удлинится до 500 км, а ее ширина на конце вырастет до 10 км.

Записали…

Небольшое напоминание для читателей: Срединно-Атлантический хребет отличается от континентальных горных цепей тем, что он «параллельно-двойной». И рифтовая долина – это провал, «ущелье» между двумя параллельно тянущимися грядами Срединно-Атлантического хребта. То есть, собственно говоря, рифтовая долина и есть та самая трещина, истекающая лавой, по которой когда-то лопнула земная кора и от которой теперь идет нарастание молодой коры океанического дна. Чтобы вы лучше представляли себе картину, можно привести пару цифр: ширина горной цепи Срединно-Атлантического хребта от конца восточного склона до конца западного достигает примерно 1000 км, а рифтовая долина – всего 40 км. Самая настоящая трещина, иначе такое образование и назвать-то трудно…

Все эти еретические размышления о трещинах наш давний знакомец Ларин привел на докладе в Геологическом институте Академии наук. Его вежливо послушали и покривили в ухмылке рты. Дико как-то выглядели эти трещины… Опять этот чудаковатый Ларин со своими чудаковатыми теориями, которые напрочь отвергают всю геологию и проповедуют какое-то мракобесие! Ну его…

Но надо ж было такому случиться, что в зале в тот момент сидел Глеб Борисович Удинцев – известный исследователь геоморфологии океана. Который через несколько дней должен был уйти со своей исследовательской группой в Атлантику. Он выслушал доклад Ларина с интересом, без экзальтации и возмущения: ведь Удинцев был географом, и геологические ереси его ни возмутить, ни разволновать сердечно не могли. Геологи спорят и ругаются – пускай спорят, а его географическое дело – посмотреть, кто окажется прав.

И тут я вновь не могу удержаться, чтобы не сказать пару слов об Удинцеве. Этот замечательный человек вполне мог не родиться на свет в далеком 1923 году, потому что его родители дважды были арестованы большевиками еще во время Гражданской, дважды приговаривались к расстрелу и лишь чудом избежали его. Отец будущего члена-корреспондента Академии наук, лауреата Госпремии СССР и доктора географических наук Глеба Удинцева был поповичем, а мать географа происходила из рода уральских золотоискателей. Поэтому неудивительно, что молодые супруги оказались среди отступающих с армией Колчака. Волна эвакуации донесла их до Иркутска, после чего Борис и Катя решили все-таки возвращаться в Москву. На этом долгом пути они и были несколько раз арестованы как белогвардейские прихвостни. На лбу у них про то, что они «прихвостни», конечно, написано не было, но интеллигентные рожи выдавали подонков с головой.

Чудо, дважды спасшее их от расстрела, привело молодых супругов в Москву, где в 1923 году у них и родился сын Глеб – будущее светило отечественной географической науки. Светило жило и росло в очень стрёмной атмосфере: в доме родителей часто собиралась интеллигенция, а это никогда до добра не доводит. И действительно, в их гостиной постоянно звучали стихи Волошина, Пушкина и Лермонтова, звенели романсы и не стихали разговоры о судьбах России. Короче, люди явно нарывались на пулю.

И опять почти нарвались…

Отца арестовали в марте 1931 года. Считай, жутко повезло: времена были еще мягкие, вегетарианские, до 1937 года еще целая эпоха, поэтому отделался интеллигент жалкими пятью годами ссылки в городе Тюмени. А сын его ссылке, думаю, не сильно-то и огорчился. Парня с детства тянуло в незнакомые края, лес он всегда любил, часто пропадал в лесном массиве Тимирязевской академии, где, валяясь под соснами, зачитывался приключениями Робинзона Крузо, романами Джека Лондона, Жюля Верна, дневниками Миклухо-Маклая, Амундсена. в общем, всей той литературой, которая формирует из человека будущего географа.

«Шум вековых сосен, – писал позже Удинцев, – завораживал мое воображение, в шорохах леса угадывались крадущиеся шаги неведомых зверей, и глаза искали следы их на лесных тропинках. Самой интересной целью жизни стали казаться морские путешествия и открытия в морях и океанах».

В 1936 году отсидевший отец вернулся в Москву, где ему снова повезло – волна арестов не накрыла семью. И это позволило сыну в 1940 году поступить на геофак МГУ. Судьба выкладывала свои петли так, чтобы в итоге сделать из Удинцева географа и через много-много лет привести его в ту аудиторию, где мы с ним впервые встретились – на докладе Ларина. Впрочем, до этого еще далеко, а пока студент второго курса Глеб Удинцев пишет заявление в военкомат и уходит добровольцем на войну.

Парень был головастый, студент, а из таких Родина предпочитала делать офицеров. И потому направила его в летное училище, откуда Удинцев попал на фронт – в бомбардировочную авиацию.

Один из налетов на Германию запомнился ему на всю жизнь. Потому что вполне мог стать последним – так во всяком случае полагал сам Удинцев, не знавший, что судьба уже приметила его – еще до рождения – и целенаправленно ведет в ту самую аудиторию…